На мгновение мелькнула мысль: "А может быть, все, чте он видел вчера на экране своего телевизора, - просто какой-то неизвестный пока вид телевизионного миража или результат нервного переутомления?.." Но тогда пусть бы и генерал Хазард оказался каким-нибудь фантастическим видением...

Хазард, однако, присутствовал в кабинете Писфула совершенно реально и вот уже около часа с иронической улыбкой наблюдал за суетливыми движениями профессора.

Нужно же было столь поспешно рассказать ему о вчерашней космической телепередаче!

Можно было бы, конечно, привести многие причины, по которым не удается принять ее сегодня. Виной всему, видимо, капризы ионизированных слоев атмосферы, но разве объяснения эти удовлетворили бы генерала Хазарда, человека нетерпеливого, верящего только конкретным фактам? Он теперь не только иронически улыбался, но и позевывать начал довольно демонстративно.

Когда-то Писфул и Хазард учились вместе в средней школе и даже дружили некоторое время, но от прежней их близости не осталось теперь и следа, если не считать ничего не значащих улыбок да вялых рукопожатий при встречах.

Были они людьми не только разных профессий, но и не сходных характеров. Столь же различна была и их внешность. Генерал Хазард - весь воплощение воинственности: огромный рост, могучий голос, грудь, выпяченная столь величественно, что черты лица уже не имели никакого значения. Профессор же Писфул - полная противоположность своему бывшему однокашнику: прост, скромен, неприметен. Если он и выделялся чем-нибудь из общей массы коренных жителей Грэнд-Сити, то главным образом своей необычайной худобой. Не отличалось ничем особенным и выражение его худощавого, слегка продолговатого лица интеллигентного человека, не избалованного успехом.

Генерал Хазард после войны стал важной персоной в военном министерстве, а Писфул оставался все тем же скромным ученым, специалистом по электронике и телевидению, каким был и в довоенные годы. Хазард, не раз предлагавший Писфулу хорошо оплачиваемую работу в военном ведомстве, махнул в конце концов на него рукой, как на человека, по его мнению, не только чудаковатого, но и недалекого.

Писфул же считал Хазарда типичным карьеристом и солдафоном, однако знакомства с ним не только не порывал, но в последнее время даже стал побаиваться, как бы Хазард не перестал его узнавать. Оттого-то он и нервничал теперь так, беспрестанно вращая ручку настройки телевизора и чувствуя, как постепенно начинают неметь от усталости кончики пальцев.

А генерал Хазард, между тем, уже не только позевывал, но начал и покашливать. Экая всетаки досада, что не удается поймать вчерашнюю передачу! Не избежать теперь насмешек генерала.

- Так-так, - усмехаясь, проговорил Хазард, шумно поднимаясь с дивана. - Твои гости из космоса, кажется, чертовски застенчивые парни и предпочитают являться тебе одному. Признайся-ка лучше, старина, не хватил ли ты лишнего вчера вечером?

- Ну, знаешь ли!.. - обиженно воскликнул Писфул и с раздражнием выключил телевизор.

- Какой ты обидчивый, однако! - рассмеялся генерал. - Шуток не понимаешь. Ну что ж, давай тогда поговорим серьезно. Ты, значит, совершенно уверен, что принял вчера передачу из космоса, из иного мира, так сказать?

- Вне всяких сомнений, - холодно отозвался профессор Писфул, задетый за живое грубой шуткой Хазарда.

- А чем же ты докажешь это?

- Да хотя бы числом строк в кадре. Их было 1200! Это не только более чем вдвое превосходит четкость нашего отечественного телевидения, но и вообще является предельной четкостью, какую только способен вюспринять человеческий глаз.

- А какова четкость в других странах? - спросил Хазард, все еще не проявляя серьезного интереса к словам Писфула.

- Тоже не далеко от нас ушли, - без особого энтузиазма продолжал профессор. - Наибольшее количество строк имеет пока только Франция - 819. Есть, правда, сведения, будто русские успешно осуществили лабораторные опыты по передаче изображения с разбивкой его на 1050 строк.