— Им овладело беспокойство, охота к перемене мест?

Она нечаянно вспомнила эти строки.

— Это откуда? — спросил Костров.

— Из «Евгения Онегина»… — Анна смутилась и, как школьница, скороговоркой договорила: — Весьма мучительное свойство, немногих добровольный крест.

— А вы прочли всего «Онегина»? — заинтересовался Костров.

— Уже после техникума, — призналась Анна. — В техникуме мы только отрывки учили, а вот когда жила в Севастополе, времени много было. Тогда я по-настоящему начала читать.

— А вы, оказывается, образованнее, чем я думал, — признался Костров в свою очередь.

Какое-то задумчивое, грустное выражение появилось у него на лице, и Анна подумала, что сам Костров «Онегина», вероятно, не очень-то хорошо помнит. Да он, кажется, и не скрывает этого. Она не винила его. Где уж тут до «Онегина»! На плечах такая ответственность. Ночей ведь не спит! Тонет в сводках. Сев. Уборка. Госпоставки. Хлеб. Мясо. Молоко. Лен. «Им овладело беспокойство»…

Но именно цитата из «Онегина» помогла, по-видимому, составить Кострову окончательное суждение о Гончаровой.

— Послушайте, Анна Андреевна, а что вы скажете, если обком будет рекомендовать вас в первые секретари?

Чего угодно Анна ожидала, только не этого. Ее — в первые секретари?

— Справитесь?

Она даже растерялась. Значит, Тарабрин не вернется? Тогда вдвойне хорошо, что она ничего не рассказала о нем Кострову. Все образовывается само собой. Хочется ли ей стать во главе района? Это было почетное предложение, оно льстило, конечно…

— Мы тут подумали, посоветовались, — продолжал Костров. — И решили выдвинуть вас. Пока будете как бы заменять Тарабрина, а осенью на конференции официально рекомендуем…

И вдруг Анна отчетливо поняла, что она не боится стать первым секретарем. Она любит свой район, любит и знает людей, живущих в районе. Ей хочется, чтобы им было хорошо, она согласна работать для них без сна и отдыха.

— Справитесь?

Костров спрашивает уже во второй раз.

Попробую. Попытаюсь. Постараюсь… Так, кажется, полагается отвечать?

— Справлюсь, — решительно сказала Анна. — Думаю, что справлюсь…

Она не смеет, не имеет права отказаться. Тебе доверяют, а ты скажешь, что не берешься это доверие оправдать? Она даже испугалась, что Костров почему-либо передумает.

А он был удивлен такой прямотой. Но она ему понравилась. Анна интуитивно чувствовала, что нравится Кострову, — не внешностью, конечно, что-то отеческое было в том удовольствии, с каким Костров рассматривал Анну.

Но тут же Костров точно отодвинулся от нее, посуровел и обратился к ней чуть ли не с пристрастием:

— А еще? Я слушаю вас. Еще что вы скажете о себе?

Анна с недоумением посмотрела на Кострова. Что может сказать она о себе? Не излагать же ему свою биографию? Костров знает ее личное дело…

— Чем вы дышите, какие планы, какие у вас мечты?

Он ставил ее в странное положение. Чем она дышит? Кострова, должно быть, занимало ее смущение.

Анна принялась рассказывать о районе. О колхозах. О планах севооборота. О фермах. О городских нуждах. О расширении промкомбината…

Костров молчал. Она вдруг заметила, что Костров ее не слушает. Он смотрел на Анну и одновременно куда-то в себя. Она продолжала говорить о постройке в Суроже механического завода. И вдруг он прервал ее на полуслове.

— Отлично, — произнес Костров. — Вы, я вижу, знаете жизнь района и представляете себе его будущее…

Что «отлично», Анна так и не поняла.