По надоям, по вспашке, по уборке. Переходящее Красное знамя — Дубынинскому району. Лучшие люди — в Дубынине…
Чем только Шурыгин брал? Может быть, в этой уверенности в себе таился залог его успехов?
Здоровый, плотный, ведь вот идет — не идет, лестницу попирает ногами.
Анна кивнула ему на ходу.
— Погоди, Анна Андреевна, — остановил ее Шурыгин. — Не торопись, успеем…
Анна бросила взгляд на часы.
— Две минуты…
Шурыгин усмехнулся.
— Две минуты до смерти…
— До какой смерти?
— Сегодня нашему Петру Кузьмичу конец, — веско проговорил Шурыгин. — Похороны по первому разряду.
У Анны даже дыхание захватило при этих словах.
— Да ты что, Николай Евгеньич?…
— Диалектика жизни. Закон развития. Отстающих бьют.
Они вошли в зал.
Шурыгин прошел вперед — он всегда проходил вперед, как и полагалось секретарю передового района, кивнул кому-то на сцене и сел в первом ряду.
Анна села с краю в самом конце и, заняв кресло, увидела, что сидит рядом с Вершинкиным.
«Какая досада, — подумала она. — И надо ж было…»
Секретаря Мотовиловского райкома Вершинкина не считали в обкоме перспективным работником. Костров откровенно его не любил. Уж очень это был средний район! Средний район с тенденцией перейти в плохие. Еще не было случая, чтоб Вершинкин рапортовал о каких-либо успехах. Во всех сводках Мотовиловский район если и не стоял на последнем месте, то всегда находился ближе к концу, чем к началу. Упорно поговаривали, что осенью обком не хотел больше рекомендовать Вершинкина в секретари, но он оказался единственным, за кого единогласно проголосовали все делегаты районной конференции, и Кострову пришлось смириться с тем, что Вершинкин остался во главе райкома еще на один срок.
Однако всю область облетели слова Кострова, сказанные им о Вершинкине:
— Потакает отсталым настроениям, вот и голосуют за него.
Вершинкин, в прошлом учитель, партизан, всегда с пеной у рта защищал работников своего района.
Сегодня, когда вопрос стоял о самом Кострове и противники Кострова получили возможность обрушиться на него с полной силой, садиться рядом с Вершинкиным не следовало. Костров неплохо относился к Анне, и ей как-то неудобно стало оттого, что Костров может подумать, будто она спешит примкнуть к его недругам.
— Привет, Василий Егорович, — поздоровалась Анна с Вершинкиным. — Не знаете, кто это там в президиуме?
— Новый секретарь, — шепнул Вершинкин. — Калитин. То есть пока еще не секретарь, но рекомендуют. А тот — из ЦК. Прохоров, замзавотделом…
Она с интересом посмотрела на Калитина. Задумчивое, большое спокойное лицо. Отличный черный костюм. Белая рубашка. Воротничок накрахмален. Даже галстук какой-то не такой, как у всех.
Она тронула слегка локтем Вершинкина.
— Уж очень барин…
— А ему по должности положено было, — шепнул Вершинкин. — Дипломат.
— Почему дипломат? — Она опять притронулась к Вершинкину. — Это тот Калитин?
— Ну, конечно, тот.
— А почему его к нам?
— А почему бы и не к нам? — переспросил Вершинкин. — Насмотрелся на капиталистов, злее будет. Их ведь не столько словом, сколько льном и пшеницей надо бить!
Никак не представляла себе Анна, что Кострова может сменить Калитин. Она, конечно, читала о нем, встречала его фамилию в газетах. Он был послом в одной из крупных капиталистических стран… Ему приходилось ухо востро держать! Но почему его послали в Пронск? Кажется, ничем не проштрафился…
Анна задала Вершинкину этот вопрос:
— За что ж все-таки его к нам?
— А за то, что не дурак, вот за что, — весело ответил Вершинкин. |