Но Анна Тарабрина не поняла и опять хотела что-то сказать, но тот не хотел уже слышать возражений.

— Завтра вывезете двести центнеров, — продолжал Тарабрин, на этот раз больше обращаясь к Поспелову. — Это директива. Директива райкома. Понятно?

— Но я вам хочу объяснить… — начала снова Анна.

Тарабрин не захотел ее слушать.

— Вы потеряете свой партбилет, — промолвил он тоном, не терпящим возражений. — Партбилет у вас с собой?

— У меня нет…

Она хотела сказать, что у нее вообще нет партбилета, что она беспартийная, но Тарабрин опять помешал Анне договорить.

— И очень плохо, — сказал Тарабрин. — Партбилет всегда должен находиться при коммунисте.

Поспелов вдруг вступился за Анну.

— Да она по молодости, Иван Степанович…

— Ладно, — смягчился Тарабрин. — Идите и завтра же сообщите, сколько вывезли вы зерна.

Спорить с Тарабриным бесполезно, он всегда докажет свою правоту. Да Василий Кузьмич и не сомневался в том, что Тарабрин прав. Ему по должности полагалось быть умнее и дальновидней Поспелова. Не стоило понапрасну отнимать время у секретаря райкома. Василий Кузьмич заторопился, пошел, и Анна пошла, хотя ей казалось, что они ни о чем не договорились. Она уже не замечала ни просторного коридора, ни широкой лестницы. Она шла и думала, что первое впечатление не обмануло ее: Тарабрин хоть и повысил на нее голос, все-таки оказался на высоте, настоял на своем, оказался принципиальным человеком. И в то же время она чувствовала, как лицо ее почему-то горит от стыда. Она уступила Тарабрину, не могла не уступить, не могла его оспорить. Но на душе у нее было нехорошо. Что-то половинчатое было в ее согласии. Тарабрин тоже в чем-то не прав, он тоже проявил половинчатость. Она не могла понять Тарабрина. Но не могла оправдать и себя. Не надо уступать. Никогда не надо уступать, если ты уверен в своей правоте.

XIX

Зима не ознаменовалась большими событиями, шла себе и шла, дни помаленьку прибавлялись, катились через сугробы, как колобок. Кто был занят делом, а кто и бездельем. Поспелов — мужик хозяйственный, и тот не боялся, что дела в лес убегут, зимой можно было и вздохнуть и отоспаться.

И почему он затеял ревизию склада, Анна попервоначалу не догадалась.

— Самое время, — объяснил он. — Покуда покой, спокойненько сочтут…

Челушкин, разумеется, не возражал — пожалуйста! — даже был доволен: умный и честный человек всегда доволен проверкой.

— А чего проверять? — удивилась Анна. — Челушкин, по-моему, вне подозрений.

— Для порядка, — объяснил Василий Кузьмич. — Когда никогда, а когда-нибудь надо, проверим, и с плеч долой.

Вызвал честь по чести ревизионную комиссию, придал в помощь Кучерова и Малинина и попросил — «пока зима, пока свободно» — пройтись по складам.

Ревизия принесла неожиданные результаты. Комиссия обнаружила недостачу. Не хватало около двух центнеров зерна, килограммов десять коровьего масла, свыше тысячи яиц.

Пошли к Поспелову.

— Как быть?

Василий Кузьмич не взял на себя решения.

— Пускай решает правление.

Мало кто верил, что Челушкин способен украсть, но недостача налицо, и, уж во всяком случае, Челушкин обязан дать объяснения.

Однако Челушкин ничего не стал объяснять.

Это было тяжелое заседание. Все привыкли держать сторону Василия Кузьмича — опытный человек, знает, что к чему, и в общем беспристрастный. Кучеров, Мосолкина, Донцов…

— Как же это так, Гриша? — укоризненно спросил Василий Кузьмич.