Она запрятывает эту мысль в какие-то такие тайники своей души, куда никому и никогда не проникнуть.

С утра побежала к Жестевым. Тихонько вошла в избу. Варвара Архиповна дремала на лавке, подложив подушку под голову. Сидя у постели, дремала Таня Грошева. Дремал Егор Трифонович.

Таня открыла глаза. Виновато улыбнулась.

— Ну как?

— Падает… — Взглядом показала на термометр. — Доктор говорит, выкарабкается…

— Ой, Танечка!

Анна безвольно опустилась на скамейку. Все-таки она выпросила у судьбы жизнь Егору Трифоновичу…

И в тот же день, вечером, пятого марта, умер Сталин.

По радио передавали сообщение Центрального Комитета. Передавалось медицинское заключение. Извещение от комиссии по организации похорон…

Особенно притихшими казались дети. Они жались к печке и даже всхлипывали. Играли тихо-тихо. Да и не мудрено. Все хорошее связывалось в их представлении с именем Сталина. В школе постоянно твердили, что он — лучший друг. Всего. Детей. Велосипедистов. Мелиораторов. В детских домах даже конфеты давали с присказками, что о конфетах позаботился дедушка Сталин…

В день его похорон мела легкая поземка. Анна только что вернулась от Жестева. У старика дело шло на лад.

Она только успела раздеться, как на крыльце послышался шум.

Хлопнула дверь, в комнату вошли Алексей и какой-то милицейский лейтенант. Анна вопросительно взглянула на мужа.

— Познакомься, — сказал он, запинаясь. — Товарищ Ха… Харламов!

Алексея слегка покачивало, но лейтенант как будто был трезв.

— Ты понимаешь, Аня… Ты понимаешь, какое событие… — Алексея покачивало. — Такое событие нельзя…

Он вдруг опустился на стул и заплакал.

Анна взглянула на лейтенанта.

— Вот приехал к вам, — несколько виновато объяснил тот. — Встретились вот в правлении…

— К нам?

— Не лично, а вообще. В эту местность. Для предотвращения возможных беспорядков.

Анна удивленно привстала.

— Каких беспорядков?

— Никаких беспорядков! — вмешался Алексей, утирая кулаком слезы. — Все будет в порядке! Нельзя в такой день. Но не продают даже портвейна. А товарищ Ха… Харламов… достал…

Анна молча указала гостю на репродуктор. По радио транслировали все происходящее в это время на Красной площади. Играл оркестр. Напыщенно звучал голос диктора. Снова оркестр. Многоголосый говор. Потом заговорили Маленков, Берия, Молотов…

Милицейский лейтенант упоенно смотрел в репродуктор. Анне стало не по себе.

Она понимала, что в похороны не до веселья, но ей почему-то не хотелось бы так хоронить близких людей.

XXIV

В один из последних дней марта Анна по пути на работу зашла к Жестевым. Возле этих стариков ей было как-то уютно-успокоительно, как говорила она самой себе с легкой усмешечкой.

В тот день с утра задул порывистый ветер, заморосил дождь, небо побурело, заволоклось тучами, ветер становился все холодней, а потом дождь сменился густым снегом, покрывшим все дороги, все дорожки и тропинки, ведшие в Мазилово.

— Раздевайтесь, — приветливо встретила ее Варвара Архиповна. — Сейчас позавтракаем, вареничками своего угощаю.

— Да я завтракала… — Анна подошла к Жестеву: — Что за книжка у вас, Егор Трифонович?

Жестев провел похудевшей рукой по книге, будто погладил открытые страницы.

— Учусь, Анна Андреевна. Учусь понимать жизнь.

Старик редко выражался высоким стилем.