Подошел последний вопрос. За счет отчислений от сверхплановых прибылей, накопленных коммунальными предприятиями города, предлагалось приобрести для пионерского лагеря катер. Об этом катере давно уже мечтали ребята всего города. В Пронске на водной станции «Динамо» продавался катер по сходной цене…

Разобрались и с этим вопросом.

— Ну, вот и все, — облегченно сказал Тарабрин. — Можно и по домам.

— Одну минуту, — сказал Анна. — Хочу посоветоваться, товарищи…

Она поднялась со стула.

Вот они — Тарабрин, Жуков, Щетинин, Ванюшин, Добровольский… Разные люди, разные характеры… Кто они ей? Друзья? Во всяком случае, товарищи по работе. У каждого свои недостатки. Но в общем неплохие люди. Преданы делу…

Анна опустила глаза. Совестно все-таки говорить.

— Я хочу посоветоваться, товарищи. Конечно, это личное дело. Но поскольку я секретарь райкома… Я думаю, мне следует посоветоваться…

Конечно, она обязана посоветоваться. Ее репутация — это в какой-то степени и репутация райкома.

— Дальше так продолжаться не может. Вы знаете Бахрушина. Я имею в виду своего мужа. Не могу я больше с ним жить.

Анне хотелось заплакать, но она сдержала себя, неуместно это на заседании бюро.

— Куда это годится? Каждый день пьян. То сам еле-еле доберется, а то и приносят. Милиция даже доставляла. Разговоры идут…

— Хорошо, Анна Андреевна, короче, — перебил Тарабрин. — Мы искренне сочувствуем. Хотите, я сам с ним поговорю.

Он действительно смотрел на Анну с сочувствием.

— А что толку? — резко возразила она. — Разве мало с ним говорили! Не будь он моим мужем, его давно бы исключили из партии. Детям горе, мне мука, и даже вам позор. Нет, Иван Степанович, это не выход. Ни мне, ни вам. Я разойдусь с ним… — наконец она решилась это произнести. — Но поскольку я в какой-то степени… в какой-то степени лицо официальное, я решила спросить…

— Анна Андреевна права… — Жуков задумчиво посмотрел на Гончарову. — Разговор о Бахрушине давно идет…

— Пусть разводится, — сказал Добровольский. — Я лично не возражаю.

— Я не могу, не могу больше, товарищи, — добавила Анна, продолжая стоять и держаться за спинку стула. — Всякому терпению приходит конец. Он и детей не дает воспитывать, и на других глядеть стыдно…

Наступило молчание. Как-то сразу. Неловкое молчание, когда слышно только дыхание людей.

Анна села, сейчас ей ни на кого не хотелось смотреть.

— Ну что? — спросил Жуков. — Разрешим Анне Андреевне развестись?

— Погоди, погоди, — Тарабрин задумчиво покачал головой. — Не так это просто…

Он вышел из-за стола, не спеша прошелся вдоль кабинета.

— Позвольте мне, — сказал Тарабрин, медленно прохаживаясь по кабинету. — Я очень ценю, что Анна Андреевна обратилась к нам с этим вопросом. Наши с вами, товарищи, семейные отношения — это не только личные наши дела. Все мы здесь на виду, о всех нас идет та или иная слава, и в общей сложности это и составляет репутацию райкома, репутацию руководства. Я очень уважаю Анну Андреевну, и все в районе ее уважают, но сегодня она меня расстроила. Не вижу ни обычной ее принципиальности, ни настойчивости…

Он спокойно расхаживал по кабинету и не спеша произносил одну аккуратную фразу за другой.

— Вот Анна Андреевна обмолвилась о воспитании детей. А что за воспитание без отца? Без отца уже не семья…

Он подошел к книжному шкафу, за стеклами которого тускло лоснились вишневые корешки книг.