|
На четвертый день он принял пострижение под именем Матвея и через восемь дней после этого обряда умер. В рассказе о кончине князя Димитрия Юрьевича Красного говорится, что его не хоронили семь дней, до тех пор пока приехал брат его Димитрий Шемяка; тогда отпели, положили в колоду, засмолили ее и повезли в Москву для погребения в церкви архангела Михаила – общем месте погребения всех потомков Калиты, как великих князей, так и удельных. Великий князь Василий Васильевич Темный, по словам летописца, хотел пред смертию постричься в монахи, но ему не дали воли; умер он в субботу, в третьем часу ночи, а на другой день, в воскресенье, схоронили его – следовательно, без особенных обстоятельств хоронили на другой день. На юго западе погребение волынского князя Владимира описывается так: княгиня с слугами дверными омыли тело, обвили его аксамитом с кружевом, положили на сани и повезли во Владимир, где поставили в Богородичной церкви на сенях, потому что было уже поздно; на другой день совершено было погребение с обычными причитаниями. Похвала доброму князю в устах летописца мало рознится от прежней; но в ней не встречаем известных слов об отношениях к дружине; о великом князе Василии Ярославиче костромском говорится, что он был очень добродетелен, любил бога от всего сердца, без лукавства, был милостив, ко святым церквам прилежен, чтил много епископов как начальников и пастырей, любил и чтил и весь священнический и монашеский чин; был незлобив и легко прощал согрешающих пред ним. О князе Глебе Васильевиче ростовском говорится, что он пищи и питья не щадил и подавал требующим, много церквей построил и украсил иконами и книгами, священнический и монашеский чин очень почитал, ко всем был любовен и милостив, гордости ненавидел и отвращался от нее как от змия; когда умер, то немалую жалость и плач оставил по себе всем знающим его. Об одежде княжеской мы уже могли составить понятие при исчислении вещей, остававшихся после князей московских; в летописи при описании бегства князя Василия Михайловича кашинского сказано, что он убежал в одном терлике и без кивера. При описании наружности волынского князя Владимира Васильковича говорится, что он стриг бороду. Изменения, происшедшие в междукняжеских отношениях должны были непременно отразиться и на положении дружины. Оседлость князей в одних известных княжествах должна была повести и к оседлости дружины, которая могла теперь приобресть важное первенствующее земское значение в качестве постоянных, богатейших землевладельцев, в качестве лиц, пользующихся наследственно правительственными должностями. Потомки Даниила Александровича не трогаются из Москвы; начиная с Иоанна Калиты, все московские князья постоянно удерживают за собою великокняжескую Владимирскую область; князья не позволяют чужим боярам покупать села в своих волостях; одни только московские бояре имеют постоянную возможность покупать села в области Владимирской, как принадлежащей постоянно их князьям, и мы видим, что они пользуются этим правом. Им выгодно, следовательно, удерживать Владимирскую область и вместе главное, первенствующее значение за своими князьями, и мы видим, как они усердно об этом стараются. Как вместе с увеличением могущества князей московских усиливалось значение бояр их, видно из того, что великие князья нижегородский, тверской ищут родственных союзов с ними. Несмотря на скудость источников, дошедших до нас от описываемого времени, в них можно встретить довольно ясные указания на усилившееся значение бояр. Уже было упомянуто в своем месте, как переселение бояр с юга в Московское княжество помогло усилению последнего, а это самое усиление в свою очередь должно было привлекать к московским князьям отовсюду богатых, знатных и даровитых бояр; мы видели, какую службу отслужил Москве пришлец с юга – боярин волынский Боброк Дмитрий Алибуртович; но он не вдруг перешел с юга в Москву, а сначала был тысяцким у нижегородского князя Димитрия Константиновича. |
