|
Не за Смоленск и Северскую землю загорелась борьба. Москве так же не хотелось начинать ее, как и Польше. Она началась вследствие малороссийских событий, вследствие религиозной борьбы, разгоревшейся в западных русских областях и давшей такую силу козацким интересам, козацким движениям. Государь, царствовавший на Москве в это время, по господствовавшему направлению своего духа мог именно принять к сердцу тот интерес, во имя которого происходило историческое движение: «Собаке недостойно есть и одного куска хлеба православного; если же оба куска хлеба достанутся собаке вечно есть, – ох, кто может в том ответ сотворить? И какое оправдание приимет отдавший святый и живый хлеб собаке? Будет ему воздаянием преисподний ад, прелютый огонь и немилосердые муки». Вот как выражался основной взгляд царя Алексея! Мы не примем на себя странного труда взвешивать и определять, во сколько к религиозному взгляду присоединялись политические расчеты и другие побуждения; но легко видеть, как все эти расчеты и побуждения обхватываются и связываются основным побуждением как в глазах деятелей, так и в массе народной: исход борьбы на Украйне в XVII и даже в XVIII веке точно так, как исход Смутного времени в Московском государстве, объясняется тем громадным различием, которое в народном сознании существовало между понятиями: православный русский, лях латынец, татарин бусурман, и тот всуе будет рассуждать о народных интересах, кто обойдет интерес религиозный. Таким образом, описанная тринадцатилетняя война была необходимым следствием религиозной борьбы, начавшейся в польско литовских областях в XVI веке. Мы уже указывали на связь этой борьбы с общеевропейским религиозным движением, знаменующим так называемую новую историю: распространение протестантизма в Литве и Польше вызвало католическое противодействие, явились иезуиты, которые, осилив протестантизм, обратились против русской веры и тем вызвали к жизни русские народные силы, подняли народный вопрос, выяснили для русского человека различие его народности от сопоставленной народности польской. Борьба не могла ограничиться одною духовною сферою, ибо притеснение вызывало отпор; возможность материальной борьбы, материального отпора Западная Русь нашла в козачестве, которого борьба с государством Польским, с шляхтою за свои козацкие интересы как раз пришлась ко времени народной русской борьбы. Во время этой материальной борьбы противоположности разыгрались до такой степени, что примирения быть не могло, а между тем материальные силы козачества оказались недостаточными для борьбы и союз татарский не приносящим пользы: тут, естественно, явилась необходимость соединения Малой России с Великою для окончания совокупными силами той борьбы, которая уже давно велась порознь и относительно Москвы окончилась Поляновским миром. Силен был неожиданный удар, нанесенный Польше Москвою в 1654 году; понятно, что успехам Москвы способствовало нападение шведов на Польшу с другой стороны. Но это нападение, по видимому грозившее Польше окончательною погибелью, удержало ее на краю пропасти: во первых, произведя столкновение между Швециею и Москвою, оно остановило напор последней на Польшу; во вторых, опять чрез поднятие религиозной борьбы, возбудило народные силы, произвело народную войну, которая окончилась изгнанием шведов. Обстоятельства переменились: несмотря на страшное опустошение, истощение страны, Польша нашлась в выгоднейших против Москвы условиях для продолжения войны: у нее были два союзника, первый – смута малороссийская, второй – хан крымский. И война длилась, и не видать было возможности окончить ее; Москва слишком много приобрела вначале, и потому ей было тяжело отказаться от всего приобретенного на верхнем Днепре и Двине, невозможно отказаться ото всей Малороссии, «отдать оба куска православного хлеба собаке»; на это она могла решиться только при последней крайности, а этой крайности, несмотря на страшное истощение сил, еще не было, ибо Польша, вследствие своего истощения, не могла наносить решительных ударов и пользоваться победами своими. |
