Глядя
широким взглядом на дела, предтеча преобразователя требовал нового, европейского образа ведения войны, для которого в Москве не было еще ни
средств, ни понимания. «Не стыдно, – писал Нащокин, – навыкать доброму от стороны, и от врагов своих свидетельство крепче принимаем: во всех
государствах над войсками гетманы или генералиссимусы на границах бывают даже и не в военное время, а когда воина, то и подавно с войском стоят
на границах, рати к ним идут и указы от них получают, а не они от кого нибудь указов просят; от этого дело скорее делается; где глаза видят и
ухо слышит, тут бы и промысл держать неотложно. Надобно знающим полководцам быть по рубежу, рати держать в строеньи и от крови сдерживать, чтоб
миру место было, а не разрушение, не все войну вести». Нащокин требовал полного преобразования войска, заменения старинной дворянской конницы
даточными конными и пешими людьми.
Но для этих преобразований надобен был Петр; царь Алексей видел отсутствие средств к войне, не имел возможности создать их, не умел, подобно
сыну своему, собственным неутомимым движением возбуждать всюду коснеющие силы и спешил прекратить войну в Литве и Белоруссии, чтоб обратить все
усилия на юг, в Малороссию. Польша, обманутая в своих надеждах, также хотела приостановить военные действия, и вот в одно и то же время, в
январе 1659 года, московский посланник ехал в Польшу, а польский гонец – в Москву. Король в грамоте своей жаловался на Долгорукого, что тот
разорвал перемирие, напавши и взявши в плен Гонсевского, который пришел только в качестве комиссара для мирных переговоров и имел при себе
несколько сот конницы; жаловался на уполномоченных царских, что разорвали комиссию; предлагал третью комиссию и требовал освобождения
Гонсевского как комиссара, без которого нельзя вести переговоров. Царь с своей стороны жаловался королю на польских комиссаров и на Гонсевского,
но также прибавлял, что согласен на мир, для заключения которого пусть король присылает уполномоченных в Москву. Король продолжал предлагать,
чтоб комиссия, разорванная под Вильною, была возобновлена опять в Вильне же, или в Минске, или в Орше, чтоб во время комиссии военные действия
были задержаны и Гонсевский освобожден; царь отвечал: «Когда король пришлет своих великих послов в Москву, тогда мы велим присоединить к ним и
Гонсевского, и когда доброе дело сделается, то он вместе с послами и будет отпущен; что же касается до прекращения военных действий, то мы уже
велели прекратить их на все то время, когда ваши великие послы будут в Москве». Понятно, что с польской стороны это была одна проволочка
времени: хотели выждать, чем решится дело в Малороссии.
Здесь упорная борьба продолжалась под Лохвицею, где стояли царские воеводы, князья Ромодановский и Куракин, и под Ромнами, где стоял Безпалый.
Народ смотрел с отвращением на эту войну, говорили: «Войну начали старшие, и если б царские ратные люди где нибудь старшину нашу осадили, то мы
бы ее всю, перевязавши, царскому величеству выдали; а теперь мы слушаемся своих старших поневоле, боясь всякого разорения и смертного убийства».
Старшие неволею выбивали козаков в полки, грозя: кто в полки не поедет, у того жен и детей поберут и отдадут татарам. Пошло в ход слово изменник
; так величали старшие козаков, которые не хотели сражаться против царских войск.
В феврале 1659 года Безпалый дал знать в Москву, что из Новой Чернухи приходили под Лохвицу Скоробогатенко и Немирич с ляхами и татарами, в
числе 30000, к городу приступали трижды, но были отбиты. Сам Выговский под Лохвицу не приходил, стоял в Чернухах, а потом пошел к Миргороду и 4
февраля явился под этим городом. |