|
«В прошлом году, – отвечал дьяк, – вы жаловались, и по этой жалобе послан на Уфу стольник Сомов, велено ему про башкирцев сыскать накрепко, взятое ими отослать к вам в улусы, а башкирцев, пущих воров, велено казнить смертию, а других наказать торговою казнию. Башкирцы, пущие воры и ваших улусов разорители, Гаурко Ахбулатов с товарищами, 30 человек, избывая смертной казни, бежали и живут теперь у сына твоего Мончак тайши, и сын твой, позабыв их обиды, сделал им большой привет и ласку, дал им на приезде по две лошади да по верблюду человеку, коров и овец дал немало; но это сделал он неправдою, шерть свою нарушил. Пусть он этих воров башкирцев отошлет в Астрахань, а если их отдать не захочет, то вперед башкирцев от калмыцкого разоренья унимать нельзя». Дайчин, помолчав немного, сказал: «Я про это ничего не знаю: когда увидишься с Мончак тайшею, то поговори с ним. Мончак сам владелец, а я стар, и улусные люди прочат Мончака, а я к нему с ближними своими людьми прикажу. Повидавшись с Мончаком, поезжай в Москву поскорее, службу нашу и послушанье великому государю объяви, и если вперед государю надобно будет наше калмыцкое дело, то государь указал бы ведать это дело в Астрахани Казбулату, мурзе Черкасскому, потому что ему калмыцкое наше дело за обычай». Дьяк поехал в улус к Мончаку, и первым делом его было по приезде туда отправить уфимских жителей переговорить тайком с беглыми башкирцами: для чего они великому государю изменили, с Уфы бежали и какого себе добра ждут в калмыцких улусах? Калмыки – давние им злодеи и будут мстить им за свою кровь. Когда Горохов пришел к Мончаку, то тайша объявил, что он от отца своего не разделен и повеленье великого государя также исполнить хочет с радостью. Но иное говорили мурзы едисанских татар, они приехали к дьяку и объявили от имени тайши: «Великий государь спрашивает на нас службы, а жалованья привезено мало; если нам государева жалованья дано будет столько же, сколько давалось крымскому хану, по 40000, то мы на службу пойдем, а если жалованья не будет, то на службу не пойдем, а станем воевать по Волге города великого государя и его людей». «Вы это говорите, забыв страх божий, – отвечал Горохов мурзам, – вам следовало о делах великого государя радеть, потому что вы его холопи природные». «Мы служили и радели, – сказал один из мурз, – калмыков к послушанью великому государю привели, но ничего за это не получили; ты нам теперь ничего не привез, так мы тебя и всех государевых людей, которые с тобою, ограбим и тем себя наполним. Крымский посол у нас, и мы с этих пор станем радеть крымскому хану». Сказавши это, мурзы вышли с шумом. Дьяк немедленно послал толмача проведать, правда ли, что крымский посол в улусах? Толмач возвратился с известием, что в улусах азовский ага и говорит, что крещеные с хохлатыми соединились и будет от них бусурманам зло. Горохов вместе с Казбулатом, мурзою Черкасским, отправился к Мончаку; тайша велел запереть избу и никого не пускать, начались тайные переговоры. Дьяк рассказал тайше о приезде едисанских мурз и о их речах: тайша отвечал, что он мурз не посылал, но что они действительно озлоблены, не получая ничего от государя: против их челобитья объявлено им княжество и жалованье и ничего не дано, а можно было их обрадовать. «В калмыцкой орде над калмыками и татарами владельцы вы, тайши, – говорил дьяк, – великий государь присылает вам жалованье, с вами о своих делах переговоры ведет, а мурзам в равенстве с вами быть непристойно; да и то вам знать можно, что мурзы и все татары калмыкам не доброхоты, послушны вам только из страха, по своей бусурманской вере желают всякого добра крымцам, а калмыкам ищут всякого разоренья и хотят вас от милости великого государя отлучить. |
