29 апреля послов перевели в Китай город, отдали им оружие и позволили им и людям их ходить с стрельцами по городу для закупок.
30 апреля бояре в ответе объявили послам, что государь отпускает на съезд боярина князя Ивана Семеновича Прозоровского, думного дворянина
Афанасия Лаврентьевича Ордина Нащокина, стольника Прончищева и дьяков Дохтурова и Юрьева; определили, что съезд будет посреди реки Наровы на
мосту в шатре. Бояре дали запись, что царский титул: «восточных, северных и западных» – не имеет никакого отношения к владениям шведского
короля; а послы в свою очередь дали запись, что запись боярская не имеет никакого отношения к тем уступкам, которые могут быть сделаны на съезде
с шведской стороны в московскую.
Ордин Нащокин находился по прежнему в Царевичеве Дмитриеве городе, когда узнал о своем назначении вторым уполномоченным на съезде с шведами; так
как в грамоте, к нему присланной, не было означено, именно где будет съезд, то он писал государю, что всего лучше съезжаться между Царевичевым
Дмитриевым городом и Ригою, именно между Нелевардом и Керхолем, на реке Угре, за двадцать верст от Риги. Он боялся уехать под Нарву на съезд и
оставить в Царевичевом Дмитриеве городе войска без своего надзора, боялся за крестьян, которые бы в таком случае были разорены ратными людьми.
«Крестьяне, – писал он, – с ноября 1656 года по декабрь 1657 го собрались в девятнадцати уездах, селятся в самых разоренных местах, около
большой дороги, и если вперед их так же беречь, то на шведов от них помощь будет большая; если лифляндские мужики, видя милость, обдержатся, то
и к солдатскому ученью будут охотны. Не боясь сильных, которые меня ненавидят, издалеча, как мытарь сокрушенным сердцем, как евангельская жена
грешница, твои, великого государя, праведные ноги слезами обливаю: во всех делах службишки мои только объявлялись, а к совершению не допускались
злыми ненавистями».
У сильных было все больше и больше причин преследовать худородного Нащокина злыми ненавистями. Так и теперь царь послал тайно грамоту к царевиче
дмитриевскому воеводе, поручая ему одному вести самые важные переговоры, подкупать шведских уполномоченных, чтоб всякими средствами добыть
заветные морские пристанища: отец указывал на то самое место, где после сын основал столицу Российской империи. «Промышляй всякими мерами, –
писал царь Нащокину, – чтоб у шведов выговорить в нашу сторону в Канцах (Ниеншанц) и под Ругодивом корабельные пристани и от тех пристаней для
проезда к Кореле на реке Неве город Орешек да на реке Двине город Кукейнос, что теперь Царевичев Дмитриев, и иные места, которые пристойны; а
шведским комиссарам или генералам и иным, кому доведется, сули от одного себя ефимками или соболями на десять, пятнадцать или двадцать тысяч
рублей; об уступке городов за эту дачу промышляй по своему рассмотрению один, смотря по тамошнему делу, как тебя бог наставит, а что у тебя
станет делаться втайне, пиши к нам в приказ наших тайных дел». Ободренный царскою милостивою грамотою, Нащокин начал настаивать, чтоб съезд был
в Лифляндии, прямо писал к Прозоровскому, чтоб тот ехал туда, а что ему, Нащокину, нельзя отступить ни на минуту от Двины. Писал и к царю, что
шведы в Риге только и дожидаются его отъезда под Нарву, чтоб начать неприятельские действия: «Царевичевым Дмитриевым городом больше всех городов
сдерживаются литва и шведы, только надобно, чтоб он был наполнен ратными людьми, как Псков, а то мне к литовским людям на заставы посылать
некого; так нельзя ни войне, ни миру быть; лучше всякой силы промысл: швед всех соседних государей безлюднее, а промыслом над всеми берет верх;
у него, государь, никто не смеет отнять воли у промышленников». |