|
Теперь они лицом к лицу с патриархом и архиереями, которых считали главными своими гонителями. «Правду говоришь, святейший владыка, – начал Павел, – что вы на себе Христов образ носите; но Христос сказал: „Научитеся от мене, яко кроток есмь и смирен сердцем“, а не срубами, не огнем и мечом грозил; велено повиноваться наставникам, но не велено слушать и ангела, если не то возвещает. Что за ересь и хула двумя перстами креститься? За что тут жечь и пытать?» Патриарх отвечал: «Мы за крест и молитву не жжем и не пытаем, жжем за то, что нас еретиками называют и не повинуются св. церкви, а креститесь как хотите». Против этого возражать было нечего; раскольники очень хорошо знали, что если бы прекратилось гонение и им позволили свободно молиться как хотят, то они все же не перестали бы враждовать к церкви, считая ее неправославною; раскольники требовали от духовенства, чтоб оно не преследовало их как еретиков, но сами не принимали на себя обязательства не смотреть на духовенство как на еретическое. Павел должен был переменить разговор о гонениях и начать спор об искажениях книг, об Никоне и Арсении, известный, бесконечный спор, продолжающийся и теперь по праздникам в Московском Кремле. Когда спор прекратился и Хованский с выборными пошел к патриарху под благословение, подошел и Павел, но требовал, чтоб патриарх благословил его по старому; патриарх не согласился, и Павел ушел без благословения. Хованский поцеловал его в голову и сказал: «Не знал я, малый, тебя до сей поры!» Собор был назначен 5 июля, в среду. Между тем раскольники не тратили времени: проповедовали громко по улицам и площадям. На Красной площади простой народ, мужчины и женщины, собирались толпами и толковали о старой вере, причем люди, жаловавшиеся на гонение и взывавшие к кротости и смирению Христову, не замедлили обнаружить свою кротость и смирение: вышел на площадь православный священник Савва, известный своею школьною ученостию, начал доказывать, что должно креститься тремя перстами, и сильно восставал против раскола: обличаемые побили обличителя; сильно досталось также монаху Чешихе, говорившему против раскола у Москворецких ворот. 5 июля, в среду, чем свет пришли стрелецкие выборные к Никите и монахам и объявили: «Мы об этом деле боярину уже не станем докладывать, потому что они опять станут просить сроку; но как только мы вам дадим знать, так и ступайте». Чрез несколько времени дали знать; и раскольники начали собираться: отпели молебен, благословились у отца Никиты, взяли крест, Евангелие, образ богородицы, страшного суда, старые книги, зажгли свечи и отправились в Кремль; огромная толпа народа прорвалась с ними туда же, давка была страшная; в толпе слышались похвалы раскольничьим монахам, их старинным клобукам, надвинутым на глаза, их постническому виду: «Не толсты брюха то у них, не как у нынешних Нового завета учителей!» Раскольники расположились у Архангельского собора, расставили налои, разостлали на них пелены, разложили крест, Евангелие, образа, зажгли свечи. Патриарх с духовенством в это время был в Успенском соборе, где со слезами служил молебен: происшествие с Саввою и Чешихою мало обещало ему хорошего. По окончании молебна патриарх ушел к себе домой, а к народу выслал верхоспасского протопопа Василия с печатным обличением на Никиту, как он прежде раскаивался перед собором в раскольнических заблуждениях. Дрожа от страху, протопоп начал читать обличение, стоя против угла Грановитой палаты; но стрельцы схватили его, заушили и потащили к раскольникам, тетрадь хотели изорвать, но монах Сергий вступился. |
