|
При самом начале заседаний комиссии об Уложении, в августе 1767 года, Сенату было доложено о возмущении заводских крестьян. Мы видели, что исследование об общем почти восстании заводских крестьян на северо востоке, порученное сначала кн. Вяземскому, потом Бибикову, было окончено, восставшие были усмирены, более виновные наказаны, также наказаны и заводские приказчики, уличенные в притеснениях крестьянам, должная последним заработная плата, удержанная приказчиками, взыскана, введено лучшее против прежнего и различное по различию местности распределение работ. Но неудовольствие не могло прекратиться, ибо отношения в существе остались прежние; подобные исследования при всей благонамеренности следователей представляли чрезвычайные затруднения, и мы теперь, отдаленные с лишком веком от событий, при обсуждении результатов этих исследований должны быть очень осторожны. Для образца приведем показания крестьян, жаловавшихся на демидовских приказчиков. Первый показал: «В прошлом 59 году, когда не упомню, нарядчик ударил меня безвинно по голове поленом один раз, я упал и едва очувствовался, а более никакого битья не было». Второй показал: «Били меня безвинно приказчик и его сын саженью немилостиво». Третий : «Стегал меня батожьем за то, что на работу из дому приехал не на срок». Четвертый : «В заводской работе я не бывал, и никто меня не бивал». Пятый : «При перекличке опоздал, и отметили в нетчики, и за то приказчик стегал меня кнутьем не весьма душевредно, но посредственно». Шестой : «Сын приказчика налагал поденную работу чрезвычайную, которую сработать невозможно, и за то стегал меня батожьем немилостивно один раз, а более того никто не бивал, и посторонних свидетелей не было». Седьмой : «Приказчик бил меня палками смертельно и изломал об меня две палки, а более того никто не бивал». Восьмой : «Приказчик сказал, будто приездом опоздал, и стегал меня батожьем весьма душевредно, так что несколько дней наклоняться не мог». Девятый : «Не поверя моей болезни, приказчик стегал меня батожьем нещадно, от которого стеганья наиболее занемог и лежал с неделю». Десятый : «Стегал меня плетьми весьма жестоко и приговаривал, чтоб знать грозу демидовскую». Некоторые показывали, что лежали по 4 и по 8 недель больные от побоев. Показывали, что бывали смертные случаи от побоев. Но какие были средства удостовериться в правде показаний? Обвиняемые запирались, запирались и на пытке, отстраняя свидетелей, тех же заводских крестьян, как свидетелей пристрастных; выкапывание трупов и медицинское свидетельство было тогда невозможно, и судья решал по своим соображениям, могла ли приключиться смерть от показываемых побоев, и если решил, что не могла, то какие мы имеем средства обвинять его в решении неправильном, в потачке притеснителям? Признаем за русскими людьми, жившими сто лет тому назад, большую опытность в этих вещах, чем какую имеем мы, к великому нашему счастию; признаем, если хотим быть сами справедливы и беспристрастны, что жалоба на побои, весьма душевредные, не могла производить на них такого сильного впечатления, какое производит теперь на нас: вспомним, что телесные наказания в самых тяжелых формах были в общем употреблении, считались необходимыми, еще наше поколение помнит истязания детей в школах, истязания вполне «душевредные»; что же было за сто лет? Вспомним, что в это время только начали раздаваться голоса некоторых достойных пастырей церкви против ужасных истязаний, которым подвергалось духовенство в монастырях; все эти душевредности встречались по всей России везде, где только сильный, власть имеющий приходил в столкновение с слабым, игумен – с простым монахом, учитель – с учеником, господин – с слугою, хозяин – с работником, договорим: отец с сыном. |
