На мостик воздушного судна вошёл Готрек Гурниссон, недвусмысленными выражениями заявивший о своём прибытии. Тяжёлой поступью он обходил командную палубу, пристально разглядывал начинающих инженеров и бросал гневные взгляды через кристаллическое окно, словно ожидая увидеть там врага, летящего по направлению к ним.

Принимая во внимание, что лишь несколько дней назад Готрек находился при смерти от ран, полученных в бою с Кровожадным Кхорна, на поправку гном пошёл поразительно быстро. Однако его внешний вид оставлял желать лучшего. Могучая грудь гнома была перебинтована. Огромный хохол выкрашенных в рыжий цвет волос высовывался из тюрбана таких же бинтов, намотанных на голову. Под той же тканью скрывалась повязка, которая обычно закрывала пустую левую глазницу Готрека. Одна из рук была подвешена на перевязи, но гном всё же умудрялся в правой руке нести свой здоровенный топор. Это был впечатляющий поступок, учитывая, что Феликс едва поднимал то оружие обеими руками.

Несомненно, то обстоятельство, что после всего произошедшего Истребитель находится на ногах, было доказательством повышенной выносливости гномьего телосложения. Феликс понимал, что получив такие же ранения, как Готрек, он или любой другой человек был бы прикован к постели на месяцы, если бы вообще остался в живых.

— Чувствуешь себя лучше? — поинтересовался Феликс.

По проклятиям Готрека он уже получил ответ на этот вопрос.

— Чувствую себя так, словно по мне пробежалось стадо ослов, человечий отпрыск.

— Улучшения есть?

— Да. Вчера я чувствовал себя так, словно проиграл Снорри Носокусу состязание по сшибке головами.

— Хорошо. Тебе повезло, что вообще сумел выжить. Так говорит Борек.

— И в чём тут везение, человечий отпрыск? Если бы я пал в бою с тем проклятым демоном, то искупил бы свои преступления, а ты сочинил бы сагу о моей гибели. А сейчас я вынужден выслушивать храп и хвастовство Снорри Носокуса по поводу того, скольких зверолюдов он сразил. Верь мне, бывает участь куда хуже смерти.

Феликс удивлённо поднял бровь. Он достаточно неплохо знал гнома, чтобы понять, что сейчас тот пошутил. Как ни странно, учитывая открыто заявляемую цель его жизни — принять героическую смерть в бою, — слова Готрека не содержали сожаления по поводу того, что он остался в живых. Феликс подозревал, что даже расслышал в голосе Истребителя нотки исполненного печали удовлетворения, но дипломатично решил не упоминать об этом. Вместо того он сказал:

— Но погибни ты, не спасся бы никто из народа Караг–Дума, молот Огнебородого попал бы в руки хаосопоклонников, а великий демон Кровожадный исполнил свою месть расе гномов. Разве не следует быть благодарным, что этого не случилось?

— Возможно, тут ты прав, человечий отпрыск.

— Ты знаешь, что я прав. И мы помогли Бореку проверить его теорию о местонахождении Караг–Дума. Мы отыскали затерянный город и возвратили священный молот.

— Нет необходимости вдаваться в такие подробности.

— А ещё мы успешно противостояли силам Тьмы, забрали солидный груз золота и…

— Я сказал…

— Феликс Ягер дело говорит, Готрек, сын Гурни, — раздался глубокий сдержанный голос.

Бросив взгляд за спину, Феликс увидел вошедшего на мостик Борека — пожилого гнома–учёного. Под грузом прожитых лет тот согнулся едва ли не пополам и при ходьбе опирался на посох, но была в нём какая–то энергичность и эмоциональное возбуждение, которых Феликс никогда не замечал ранее. Борек словно светился от оживления и ликования. Их успешный полёт в Караг–Дум, если можно назвать успешным участие в сражении, в котором погибла большая часть населения города гномов, придал смысл всей жизни Борека. Они вновь обрели молот Огнебородого и возвращают его народу гномов. Феликс полагал, что Борек думает о том, что они совершили выдающийся подвиг.