Похоже, сказал я себе, что сейчас Пенелопа видит перед собой не нищего бродягу, а призрак Одиссея. Сколько же горечи и обиды в ее словах! Теперь мне понятно, зачем ей понадобилось это состязание. После стольких лет ожидания она еще может пролить слезу-другую над своей судьбой, но Одиссей навсегда исчез из ее жизни. Думаю, не исключено, что я отдался на волю волн и всяческих приключений вместо того, чтобы прямиком отправиться на Итаку, именно потому, что в глубине души опасался: чувства Пенелопы изменились, и встреча наша будет для меня слишком горестной. Так что, пустившись на эту хитрость с переодеванием, я шел навстречу жестокой правде.

Выходит, я терплю крушение у себя на родине, в своем собственном доме?

Пенелопа

Я не хотела высказываться слишком определенно и лишь намекнула на то, что бродяжничество в чужих землях — мерзкий порок, из-за которого забывают свой дом и близких. Эти слова вырвались из самого моего сердца. Они были обращены к Одиссею, но он в своем рубище даже бровью не повел, не сжал губы, не нахмурился. Невозмутимым и твердый, как скала, Одиссей спокойно и невозмутимо отнесся к состязанию в стрельбе из лука, которое, казалось мне, должно было, пробудить в нем воспоминания о далеких и счастливых днях.

Телемах же, рассказывая мне об этом мнимом бродяге-чужеземце, утверждает, будто он не раз проливал горькие слезы, вспоминая свой дом на Крите и свою супругу, которую он не видел уже двадцать лет. Иными словами, Телемах хотел дать мне понять, что и другие участники Троянской войны долгие годы бродили по свету, храня в душе верность своему дому. Вероятно, он всей душой хотел оправдать притворство отца и в то же время приготовить меня к моменту, когда Одиссей откроется мне. Однако Телемах хороший лгун, и как же он похож на отца даже своими недостатками!

Я, конечно же, продолжаю терпеть эту ложь, но пока все же закажу искусному ремесленнику пару сандалий, чтобы подарить их Одиссею в подходящий момент со словами: «Что ж, отправляйся в новые странствия по белому свету, и пусть ноги твои будут легки; распусти свои паруса в бескрайних морях и отдайся приключениям, до которых, судя по всему, ты так охоч». Многое мне пришлось бы простить Одиссею. Он прирожденный лжец и хитроумный притворщик, что может быть даже достоинством, когда ложь и притворство обращены против врагов — троянцев и вообще против тех, кто становится у него на пути, но то, что он обманывает собственную жену, прикидываясь жалким попрошайкой, — непростительная подлость. Я перенесла столько обид под крышей этого дома, теперь к прежним обидам добавляется новая.

Пусть же продолжится состязание. Предстоит главная схватка между Антиноем и Одиссеем, и я во исполнение условий должна буду уступить сильнейшему. Мне придется либо признать Антиноя наследником Одиссея и единственным владыкой этого царства — если, к несчастью, в состязании победит он, — либо вновь занять свое место рядом со все еще любимым Одиссеем, хотя его притворство отдалило меня от него больше, чем двадцатилетняя разлука.

Каждую ночь мне снилось его твердое, как бронза, тело, снилось, как я целую один за другим шрамы от ран, полученных на войне, но когда нужно, я умею подавлять свои чувства и накажу его за гордыню. Если Одиссей захочет меня завоевать, осада будет потруднее, чем осада Трои, в которой он когда-то участвовал вместе с ахейцами.