В дело вмешался Телемах и сказал, что не мне судить, следует ли продолжать состязание, и что такое решение подобает принимать только ему. Я не против того, чтобы Телемах заставил себя слушать, даже если такая властность направлена против меня.

— Уходи в свои покои, мать, — сказал он. — Пусть мужчины решают, что надо и чего не надо делать в этом доме.

Я не воспротивилась воле Телемаха, хотя его слова были слишком грубыми. Я поднялась к себе, но с твердой решимостью не сидеть взаперти в такой момент: ведь главным действующим лицом в этом состязании была я. Ни Одиссею, ни Телемаху не удастся превратить меня в предмет домашней обстановки, как бы им того ни хотелось.

У меня есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, так что, как мне доводилось делать сотни раз в менее важных случаях, я спрячусь за занавесом наверху лестницы и буду следить за тем, что происходит в большом зале.

Войдя в свои покои, я глянула на бледную луну, к которой обращалась за советом в долгие бессонные ночи. Как я устала от всего, что происходит в нашем доме! Сколько горьких дум, сколько печали и сколько одиночества накопилось в пространстве между моими покоями и светящейся там, наверху, луной за все эти годы ожидания! Сегодня луна, от света которой растут деревья и волнуется море, холодна и нема, она то и дело прячется за облаками и остается равнодушной к моим переживаниям. С каждым днем отмирает какая-то частичка моей души.

Да, я чувствую себя пустой скорлупкой, но подобает ли мне сдаться именно сейчас, когда Одиссей готовится взять в руки лук и, возможно, решится моя судьба? Что будет, когда состязание возобновится? В состоянии ли Одиссей после двадцати лет, растраченных на никчемные и утомительные приключения, согнуть лук, как когда-то? Нет, не следует мне предаваться растравляющим душу сожалениям о прошлом. Надо следить из-за занавеса за всем, что происходит внизу, в большом, полном людей зале, где решается моя судьба и судьба Итаки.

Одиссей

Едва взяв в руки лук, я ласково погладил его, как музыкант гладит цитру или моряк — руль, прежде чем отдать швартовы. Я посмотрел, не источен ли червем белый ясень и достаточно ли крепки металлические скобы. Потом протер лук краем плаща, чтобы очистить его от слоя жира. Наконец, поплевав на ладони, я, ухватился за два металлических конца, хорошо проверил, насколько упруга лука, и быстрым движением согнул ее, натянув тетиву.

Гул удивления прокатился по залу. Я огляделся по сторонам и с вызывающим видом подергал тетиву, которая издала веселый вибрирующий звук, весьма зловещий для ушей женихов, вновь примолкших и замерших на своих скамьях.

Те, что помоложе, смотрели на меня растерянно, ибо поняли, что предмет этот мне знаком и я сумею использовать его с искусностью, достойной Одиссея.

Я вновь подергал тетиву, глядя, как женихи начинают подавать признаки нетерпения.

— У тебя в руках лук, а не цитра! — сердито закричал Антиной. Остальные хором поддержали его.

Тогда я неспешно сбросил на пол свой рваный плащ, взял из колчана стрелу и какое-то время постоял неподвижно со стрелой в руке, отчего напряжение в зале возросло.

Примерившись глазом к двенадцати стоявшим в ряд кольцам, я набрал в грудь побольше воздуха. Когда-то, когда я владел луком безукоризненно, стрела даже нс задевала колец секир.

— Ну-ка, давай покажи нам, на что ты способен, бродяга!

Наконец я натянул тетиву, согнув лук, прицелился и пустил стрелу, которая со свистом пролетела сквозь все двенадцать колец и высекла сноп искр из мраморной стены в глубине зала.

По залу пронесся тревожный гул, а затем наступила мертвая тишина.

— Не опозорил тебя гость, — обратился я к Телемаху, -которого ты так радушно принял в своем царстве и допустил к участию в состязании.