Тут они опять спорить начали, и я окончательно запутался.

Не знаю, чем Иван сломил своеволие бояр. Мне до сих пор кажется, что проповедью прощения. А вот Курбский говорил о какой-то стенке, к которой Иван бояр поставил, что это означает, мне неведомо. Как бы то ни было, на следующий день Собора бояре были едины в одобрении всех предложений царя Ивана. А перевороты были нешуточные!

Как я, бывало, смеялся над спорами бояр из-за мест! Выстраивается ход, так они у меня за спиной завсегда пихались, определяя, кто первым пойдет, а кто вторым. А на пирах — кому выше сидеть, кому ниже! Обижались, как дети, шапки на пол в досаде бросали, убегали прочь. С пиров убегали, а на войну могли не пойти: мой дед над дедом этого худородного начальствовал, невместно мне теперь под его рукой быть и не буду! Хоть кол на голове теши, хоть на кол сажай! А тут Иван предложил быть в войске без мест, служить верой и правдой под началом того, кого он поставит, сообразуясь с воинской доблестью и умением, кои по наследству не передаются. И надо же — согласились! Но оговорили, что на прочее, в особенности на пиры, этот новый обычай не распространять.

Предложил Иван оживить торговлю на Руси, отменить всякие сборы с торговли и прочих продаж, которые собирали наместники на местах в свою казну, а заодно и тамгу, которая взималась при пересечении границ областей. А вместо того установить единый для всей Руси налог на торговлю и промыслы городские, который пойдет в казну царскую. И на это согласились себе в убыток. Но долго рядили, какой налог назначить, чтобы не было ущерба царской казне, из которой им жалованье идти будет. Сколько назначили, на то я внимания не обратил, но думаю, что поболее всех старых, вместе взятых, таков уж на Руси дедовский обычай снижения налогов.

Покусился Иван еще на одно дедовское установление — на Судебник, главный закон Земли Русской. И дело не в том было, что воды много с тех пор утекло, а в множестве темных мест, которые каждый толковал к своей выгоде. Недаром говорили, да, признаемся, и по сию пору говорят: закон что Дышло, куда захотят, туда и воротят. Когда ты судишь, очень сподручно, когда же тебя судят, неладно выходит. А так как на Руси все под Богом ходят и от тюрьмы не зарекаются, то постановили единодушно Судебник перелопатить и статьи противоречивые в соответствие привести. Тут же и наказы свои высказали. Во-первых, попросили не считать признание своей вины главнейшим ее доказательством, ибо слаба плоть и под пытками в чем угодно признаешься, даже и в измене государю. На то Иван обещал подумать, а пока посоветовал больше молиться и укреплять дух. Во-вторых, попросили пересмотреть правила поля, судного поединка. Нет, конечно, дедовский обычай этот правильный, коли заходит дело большое в тупик, то как его разрешить, кроме как мечом, один на один, Бог, он все видит и правому пособит. Но неведомы нам пути Господни, вдруг он решит воздать правому в жизни загробной или призвать угодника своего к себе раньше срока, потому разреши, царь-государь, иногда, при явном неравенстве сил да по решению суда, выпускать вместо себя наемных бойцов. И то обещал Иван учесть и с советниками рассудить. Не забыли и о народе, попросив облегчить обычай правежа, по которому неоплатного должника всенародно били палками по ногам, чтобы истребовать лежащий на нем долг. Чтобы избежать членовредительства, попросили держать должника на правеже месяц за сто рублей долгу, а затем выдавать его заимодавцу головою, пусть отслуживает, подлец, свой долг работою. Согласился Иван и с этим, но потом увеличил срок до двух месяцев, рассудив, что одного для науки маловато.

А какой восторг охватил весь Собор, когда Иван предложил вдруг расширить чин святых православной церкви и включить в него сорок русских чудотворцев и мучеников! Как славили царя за благочестие, за попечение его отеческое о благоденствии и спасении народа! И я плакал вместе со всеми, тем более что и сам имел ко всему этому некоторое отношение.