— Есть общепринятые нормы... законы, — продолжала неуверенно сопротивляться мама.

— Во-первых, война многие нормы — и не только производственные! пересмотрела. Но и в мирную пору законы ханжества я лично не признавал.

Нарушал их и тогда... А уж теперь. Кстати, кто эти законы утверждал? Где они напечатаны, опубликованы? Кто вообще назвал эту отсебятину законами?

Если же кто-нибудь по данному поводу обмакнет ржавое перо или послюнит карандаш... Бы это имеете в виду? — Мама кивнула. — Полной безопасности не гарантирую. Может случиться! Делибов, например, любитель подобного жанра... Любопытствует!.. Ему бы с такой фамилией уникальный, безукоризненный слух иметь, ненавидеть любую фальшивую ноту! А он...

— По профессии экономист, — вставила мама.

— Вот и пусть экономит человеческие нервы и силы.

— А почему он... заместитель по быту?

— Быт, мораль — это рядом. Но у меня на сей счет своя точка зрения: того, кто пулей, словом или там... грязной бумажкой бьет по своим, приставлять к стенке. Хотя бы к «стенке» позора! Так что вы, Тамара

Степановна, назначаетесь помощницей. Решено!

Мы с мамой присели на диван. Одновременно... Ивашов не отрывался от чертежа, который, подобно скатерти, накрыл собою стол и свешивался по бокам.

Ему показалось, что он не преодолел сопротивление до конца. И он оторвался от своей «скатерти».

— На поле битвы для склок и интриг не может быть места. Впрочем, они всегда на руку негодяям. Мне нужен преданный человек. Вот таким образом!

— Хорошо... — не решаясь на твердую определенность, проговорила мама.

Она согласилась не расставаться с ним почти круглосуточно. И я бы согласилась. Не задумываясь! Мечта, казавшаяся маме несбыточной, вдруг сбылась. «Не было бы счастья, да несчастье помогло!» — это вправе было прийти в голову, если б несчастье не было таким беспощадным, таким невообразимым, как война.

8

— В энциклопедии о Маше уже не напишут, — сказала мама, когда мы остались вдвоем. — Я обманула ее родителей.

— Война обманула, — ответила я с той же жесткой определенностью, которая иногда была свойственна самой маме.

— Но вот... остались три тетрадки стихов. Ты ведь коллекционируешь ее творчество?

— Коллекционировала.

На край стола безмолвно легли тетради в обтрепанных обложках: Маша на бессмертие своих произведений не рассчитывала. Потом мама передвинула тетрадки в центр стола, чтоб не упали. И ушла на работу.

На обложках я увидела даты каких-то спортивных соревнований, час консультации по физике... К чему было все это?

В третьей тетрадке стихи были короткие: уже началась война. На предпоследней странице я прочла всего несколько строк:

В уголке была, как положено, дата: 1941 г.

Хорошо, что мама, которая привезла тетради, не видела этих строк.

Многие продолжали считать маму женой Ивашова... Живут в одной квартире — значит, жена. Не пойдешь ведь с объекта, расположенного, допустим, за пять километров от управления, изучать анкеты в отделе кадров. К тому же война не позволяла сосредоточиваться на таких мелочах

— она была выше склок. Так уверял Ивашов. И я была с ним согласна. Взял помощницей жену?.. И что здесь такого? Лишь бы новые цеха подводились под крышу вовремя. День в день! Выполнять планы досрочно было так же немыслимо, как невозможно пробежать дистанцию быстрее, чем позволяет какой-нибудь самый совершенный человеческий организм.