— Да ты нервничаешь… Чувствуется, что пил.

— А что еще прикажешь мне делать? — ворчит он, выжимая газ. — Сама рекомендовала мне торчать на людях.

Машина мчится по набережной Фосс. Час пик. Десятки огоньков пляшут в темноте, петляют, встречаются, расходятся. Велосипедисты. Надо быть начеку. Может, Равинель и не бог весть какой автомеханик, зато водит отменно. Умело лавирует на дороге. После шлагбаума ехать стало намного легче.

— Давай сюда ключи, — шепчет Люсьена.

Он разворачивается, подает назад. Она выходит из машины, открывает гараж. Равинель с удовольствием выпил бы коньяку.

— Брезент, — напоминает ему Люсьена.

Она открывает входную дверь, прислушивается. И исчезает. А тем временем Равинель вытаскивает из машины брезент, расправляет рулон, и вдруг до него доносится шум, которого он боялся заранее… Вода… Вода, вытекающая из ванны. Сточная труба выведена в гараж.

Уж он повидал утопленников на своем веку! При такой работе, как у него, частенько оказываешься у воды. У всех утопленников вид неприглядный. Черные, разбухшие. Кожа от багра лопается… Равинель с трудом преодолевает две ступеньки. Там, в глубине затихшего дома, булькая, убегает из ванны вода… Проходя по коридору, Равинель замирает на пороге спальни. Дверь в ванную открыта. Люсьена склонилась над затихающей водой. Она что-то разглядывает. Брезент падает на пол. Равинель сам не знает, то ли он машинально выпустил его из рук, то ли просто не удержал… Он молча поворачивается и идет в столовую. Бутылка с вином по-прежнему стоит на столе, рядом с графином. Он пьет прямо из горлышка, залпом. Какого черта! Надо наконец решиться. Он возвращается в ванную, поднимает брезент.

— Расправь его хорошенько, — распоряжается Люсьена.

— Что расправить?

— Брезент.

Черствое, напряженное лицо — такого он еще у нее никогда не видел. Равинель разворачивает непромокаемую ткань. Получается большущий зеленоватый ковер, не умещающийся на полу ванной комнаты.

— Ну как? — шепчет Равинель.

Люсьена снимает пальто, закатывает рукава.

— Ну как? — повторяет Равинель.

— А как ты думал? — отзывается она. — Через двое-то суток…

Странная магия слов! Равинелю вдруг стало холодно. Ему хочется увидеть Мирей. Словно в приступе тошноты, он наклоняется над ванной. И видит юбку, облепившую ноги, и сложенные руки, и пальцы, сжимающие горло… О!..

Равинель с криком пятится. Он увидел лицо Мирей. Потемневшие от воды волосы, как водоросли, прилипли ко лбу, закрыли глаза. Оскаленные зубы, застывший рот…

— Помоги же мне, — просит Люсьена.

Он опирается на умывальник Его и вправду тошнит.

— Погоди… Сейчас.

Какой ужас! И все же воображение рисовало ему нечто еще более страшное. Но утопленники, вытащенные из реки, — это трупы, плывшие много дней вдоль черных корявых берегов. А тут…

Он выпрямляется, сбрасывает пальто, пиджак.

— Бери ее за ноги, — приказывает Люсьена.

Ему неудобно, не с руки, отчего ноша кажется еще тяжелей, гулко стучат капли. Одеревенелые, ледяные ноги. Вот они приподнимают тело Мирей над краем ванны, опускают. Потом Люсьена прикрывает труп и, словно упаковывая товар, закатывает в брезент. Теперь у их ног лежит блестящий рулон, сквозь складки которого просачивается вода. Остается только закрутить два конца материи так, чтобы было удобно ухватиться. И они выходят со своей ношей из дома.

— Надо было заранее открыть багажник, — выговаривает ему Люсьена.