Андрей Воронин. Из любви к искусствуМу-Му – 11
Глава 1
Такой теплой осени в Москве не было уже давно. Глядя по утрам в окно, трудно было поверить, что на дворе стоит вторая половина октября. Небо над крышами старых многоэтажных зданий голубело свежо и ярко, и в кронах деревьев все еще оставалось очень много зеленого цвета. По утрам с Москвы-реки приползал легкий холодноватый туман, но стоило взойти солнцу, как туман рассеивался и город проступал из него, как переводная картинка, – огромный, яркий, полный движения и жизни. Ольга Дмитриевна Валдаева очень любила эти утренние часы – два с половиной часа, проходившие с того момента, как стоявший в изголовье ее кровати старенький электронный будильник принимался истерично пиликать, возвещая начало нового дня, до той минуты, как она вступала в короткую, обсаженную липами аллею, в конце которой виднелось сложенное из красного кирпича старое трехэтажное здание школы. На протяжении этих ста пятидесяти минут она целиком и полностью принадлежала себе. Это было время, отведенное ей для размышлений и короткой прогулки по городу – от подъезда дома до дверей школы. За долгие годы работы она приучила себя не тратить эти драгоценные минуты на нервотрепку и мысли о делах: для этого впереди у нее был целый бесконечно долгий день, до отказа наполненный гамом, суетой, дребезжанием звонков, склоками в учительской и размеренной рутиной уроков. Ольга Дмитриевна двадцать лет преподавала в школе математику и уже десять лет была бессменным завучем старших классов. Десять долгих лет она приходила в школу первой и уходила последней, целиком отдавая себя работе. В этом не было ни горечи, ни самопожертвования: Валдаева действительно любила свою работу. И потом, на что еще тратить свое время старой деве сорока пяти лет от роду, как не на работу! Семейная жизнь, которая не сложилась ни в двадцать, ни в тридцать лет, вряд ли сложится после сорока, а значит, и переживать не о чем. И вообще, после полного рабочего дня в родном учебном заведении становится не до переживаний. Доползти бы до дома, пожевать чего-нибудь, а там и на боковую… Ольга Дмитриевна без аппетита проглотила уже успевший слегка подсохнуть бутерброд с вареной колбасой, запив его большой чашкой черного как деготь, основательно подслащенного кофе, сполоснула чашку под струей горячей воды и пошла одеваться. Разглядывая свое отражение в большом зеркале трюмо, она суховато улыбнулась, подумав о том, что профессия уже успела наложить на ее внешность неизгладимый отпечаток. Стройная и подтянутая, прямая, как линейка, немного сухощавая фигура, идеально, волосок к волоску, уложенная прическа, из-за стандартного платинового цвета и обилия лака больше похожая на искусно выполненный парик, чем на живые волосы, красивое бесстрастное лицо со строгим макияжем. Никаких морщин, никакой седины, никаких мешков под глазами, но вот в уголках губ уже проступили характерные жесткие складочки, и еще одна такая же складочка навеки залегла между выщипанных в ниточку бровей, и ничем ее теперь не разгладишь… Клеймо профессии, каинова печать нищего российского педагога, вынужденного семьдесят процентов своего рабочего времени посвящать делам, более всего подобающим какому-нибудь фельдфебелю. Внимание, класс, я жду тишины. Игорь, не вертись. Девочки, что за вид? Вы пришли в школу или в ночной клуб? Тише! Звонок не для вас, а для меня. Запишите домашнее задание… Ольга Дмитриевна еще раз суховато улыбнулась своему отражению, поправила на груди крупную янтарную брошь, стряхнула с лацканов строгого темно-серого жакета несуществующие пылинки и со вздохом надела туфли на высоченном каблуке. И без того прямая спина от этого стала еще прямее, грудь приподнялась, увенчанная короной волос голова гордо запрокинулась, и сразу же исчезла предательская дряблая складка под подбородком. Вот так, подумала Ольга Дмитриевна. И нечего себя жалеть. Она надела плащ и вышла из дома, ступая уверенно и твердо. |
