«Вот чертовщина, – подумал Муму. – В жизни так не бывает. Что это – совпадение? Таких совпадений тоже не бывает. Антон прав, надо отсюда уезжать. Это совпадение может дорого обойтись…»

Но вместо того, чтобы немедленно встать и со всей возможной поспешностью покинуть дом Хрусталева, он лишь прочнее утвердился на стуле и наконец выпил степлившуюся водку.

– Вот что, Антон, – сказал он. – Мужик ты взрослый, и не мне тебя жизни учить. У каждого своя дорога, и не я виноват, что наши тропинки в таком неудобном месте сошлись, что ни взад, ни вперед. Просить я тебя ни о чем не стану, а тем более уговаривать или настаивать. Это твоя жизнь, и решать тебе. Скажешь – уйду без обид. Об одном хочу тебя просить: покажи мне то, что Петрович у тебя спрятал. Если это не то, о чем я думаю, я тебе обещаю: забуду и никогда не вспомню.

– А если то? – спросил Антон, проклиная черта, который дернул его за язык.

– А если то, тогда я расскажу тебе одну историю. Ты меня выслушаешь и решишь, как быть дальше. Идет?

Хрусталев заколебался. Показать Серому сумку, которая лежала в подвале, присыпанная картошкой, означало обмануть доверие Петровича. А с другой стороны, Дорогин – могила. Если он пообещал молчать, то об этой сумке не узнает ни одна живая душа. А значит, и Петрович ничего не узнает. Дело-то серьезное, это по всему видно. Не стал бы Серый о таком просить, если бы речь не шла о жизни и смерти. «Эх, – подумал Антон. – Я ведь пять минут назад собирался за кореша глотки рвать! А тут и рвать-то ничего не надо, просто спуститься в подвал да разрыть картошку, а я уже и в штаны навалил. Да, может, все еще обойдется. Мало ли на свете журналисток? А уж сумок-то, сумок! Их вообще не сосчитаешь. Так что ерунда это все. Не убудет от меня, если Серый в эту сумку заглянет.»

Он плеснул себе водки, жадно выпил и решительно встал из-за стола.

– Пошли, – сказал он Дорогину. – Это в подполе.

– ..Вот такие дела, Антон, – сказал Муму, закончив свой короткий рассказ. – Тебе решать, что делать.

Они снова сидели на веранде. Забытая бутылка водки стояла на столе между ними. По перилам веранды прогуливался серый в полоску молодой кот, приглядываясь к людям и, видимо, удивляясь, почему эти двое сидят за столом и ничего не едят.

Хрусталев взлохматил пятерней остатки волос и длинно, тоскливо вздохнул.

– Решать… – повторил он. – А что я решу? Много вы меня станете спрашивать, когда мочить друг дружку начнете! Чуяло мое сердце, что не разойтись вам с Мамонтом подобру-поздорову, ох чуяло! И чего я, дурень, еще летом отсюда не убрался? Собирался ведь, знал, что добром это не кончится!

Что мне делать-то теперь – бежать?

– Знаешь, – сказал Муму, – а ведь бежать, пожалуй, поздно.

Он сидел лицом к дороге и первым увидел показавшийся из-за поворота черный джип. Хрусталев проследил за направлением его взгляда и резко обернулся. Лицо его помертвело, превратившись в гипсовую маску. На нем жили только глаза, которые испуганно перебегали с Дорогина на приближающийся джип и обратно.

«Вот дерьмо, – подумал Муму, вынимая из кармана пистолет и передергивая затвор. – Почуял он меня, что ли? А впрочем, чему удивляться? Ему доложили, что я увез Варвару, он вспомнил, что мы знакомы с Антоном, и решил перепрятать сервиз от греха подальше. Поздно спохватился, приятель.