Именно тогда я ощутила к этому кахэ чувство, сильно напоминающее ненависть.

    Как ни странно, дийес Тьен не пыталась узнать тайны Дома Эррис. Похоже, ей вообще было глубоко плевать и на Дом Эррис, и на его тайны, и на многовековой конфликт между людьми и кахэ. Вместо того чтобы получать выгоду из возможности вытянуть информацию, девушка начала спрашивать какую-то чушь – наподобие «во сколько лет вы впервые сели на лошадь» и «как зовут вашего дедушку со стороны матери», – причем с самым серьезным выражением лица. Вопросы, которые относились к делам Дома, были редки чрезвычайно, вопросы, затрагивающие расследуемое дело, были еще реже. Риэнхарн подумал бы, будто сошел с ума, либо с ума сошла дийес Риннэлис, но внутренний голос подсказывал: во всем происходящем все-таки есть смысл, вот только мужчина не может его уловить. Так или иначе, но к концу допроса Риэнхарн чувствовал себя вымотанным, как после многочасовой тренировки с тяжелым мечом. Дийес Тьен выглядела все такой же свежей и довольной жизнью, как и в начале их занимательной беседы. Этот факт почему-то больше всего испортил настроение кахэ, если не считать того, что дознаватель не собиралась говорить с ним о судьбе племянника, а все попытки добиться встречи с Таэлем натыкались лишь на сухую улыбку. Девушка умела стоять на своем, как упрямый вол. Как-то Риэнхарну удалось узреть, как здоровенную рогатую скотину, которая решила, что ей надоело работать, пытались заставить тащить воз. Вол был непреклонен, но никакого сравнения с дийес Риннэлис он не выдерживал.

    «Предки! И как только женщина могла выносить в чреве своем такое!» - уже в камере мысленно возопил нелюдь, уставившись в крохотное окошко под самым потолком. Противно смотреть на эту жалкую дырку в стене, к тому же закрытую решеткой, но через это окошко можно увидеть крохотный клочок неба, которого Риэнхарн уже больше недели не видел в своей убогой камере, где был только лежак из сопревшей соломы и дыра в углу, призванная заменить уборную.

    «Вот ведь змея!» – Сам того не зная, кахэ повторил обычную для дознавателя характеристику, которой она удостаивалась от каждого первого.

    Не будучи в состоянии объяснить оторопь, смутный страх и отвращение, испытываемые при виде Риннэлис Тьен, окружающие емко называли ее змеей, а то, что она была подколодной, а не гремучей, не делало ее ни более доброй, ни менее ядовитой.

    С подобными женщинами кахэ судьба еще не сводила. Идеальная девушка, по мнению Риэнхарна Аэна, должна была быть хрупкой, нежной, утонченной. А одетая в форменную фиолетовую мантию, с кодексом вместо сердца и холодным разумом вместо чувств, дийес Риннэлис воплощала самый страшный кошмар нелюдя. Риэнхарну уже начинало казаться, что даже при виде самой Белой Госпожи он не испытает таких жутких чувств, как при виде улыбающейся Риннэлис Тьен. Если бы дознаватель была уродиной, мужчине было бы гораздо легче, но именно ее довольно милое лицо вызывало настоящий и неподдельный ужас.

    «Чего она от меня добивается? – устало подумал нелюдь. – Признания? Если она потребует, то я даже в том, что готовил покушение на их короля, сознаюсь. Ради Таэля я и не на такое пойду, не думаю, будто дийес Риннэлис не понимает этого. Но она не поставила вопрос ребром. Выпытывала какие-то абсолютно ничего не значащие факты. Зачем? Причина наверняка имеется.