В одно утро увидели мы вдалеке, между льдов, кусовую лодку (рыболовную) и обрадовались, словно воскресли: стали подымать одежду свою на оглоблях и махать; два калмыка подъехали к нам на бударке (лодочке), сказались тюленьщиками, которых также без хлеба носит четвертую неделю во льдах; они чаяли помощи от нас и сколько мы ни просили их взять нас, не соглашались и держались от нас на веслах поодаль. Джандин бросился в воду, нагнал их вплавь и насильно влез в лодку; испугавшись, чтобы и мы не сделали то же, калмыки ударили в весла и ушли от нас.

Мы сам-друг остались опять на икрине всего сажен в 25, и час от часу она все более крошилась и изникала, от тепла и волнения. Видя гибель свою, мы зарезали обеих остальных лошадей, сняли с них кожу дудкой, не распарывая брюха, зашили их накрепко, завязали и надули. Эти два бурдюка подвели мы под одни сани и, привязав к полозьям, спустили на воду; да помолившись, каждый по-своему, Богу, забрали топор, веревки, конину на пищу, да притесав из оглобель весла, простились со льдиной и пустились в путь.

Мы сидели по колени в воде, но сани с бурдюками нас хорошо держали и, заложив весла за копылья, мы стали гресть на север, к берегам. Пять дней и пять ночей бились мы и не раз выбивались из сил: тогда нас опять мыкало ветром и уносило далее в море. На шестые сутки увидели кусовую: собравшись с последними силами, мы стали гресть к ней и около полудни благополучно пристали и были приняты астраханским мещанином Овчинниковым, который об эту пору уже вышел в море на весеннее рыболовство.

Всего в относе таскало нас более пяти недель; когда мы спустились на сани, то лед был уже так рыхл, что ноги проступали насквозь. На другие сутки после того, уже весь лед измололо и вокруг нас не видно было ни льдинки.

Джандина калмыки также привезли благополучно в Астрахань; и старик Дервянов, оправившись от ломоты, которою было заболел, просидев шестеры сутки по колени в воде, много еще переловил рыбы на Каспийском море.

СЕРЖАНТ ЩЕПОТЬЕВ С ТОВАРИЩАМИ

Приступив к Выборгу, в 1706 году, Петр Великий узнал, что шхерами пробираются в море несколько неприятельских купеческих судов. Царь выслал тотчас за ними, 12-го октября, пять лодок с 48 рядовыми под командой Преображенского полка сержанта Щепотьева, бомбардира Дубасова да двух флотских унтер-офицеров, Скворцова и Наума Синявина.

Ночь захватила лодки эти в запутанных проходах между островками, а сверх того, пал такой туман, что наши, перед носом, ничего не могли видеть и шли, как говорится, ощупью. Они вовсе заплутались и вдруг попали на неприятельский военный бот, "Эсперн". Не зная, на кого они наткнулись, наши не робея закричали "ура", бросились всеми пятью лодками на неприятеля, влезли на судно, несмотря на пушечную и ружейную пальбу его, и в одно мгновение перекололи и посталкивали за борт, кого застали наверху, а прочих, накрыв и забив люки, заперли внизу.

Только что они успели спрятаться, очистить палубу и пуститься на завоеванном боте в путь, как другой такой же, стоявший вблизи и услышавший пальбу, поспешил на помощь. Но урядники Скворцов и Синявин, взяв под начальство свое пленное судно, так хорошо успели на нем распорядиться, что встретили второй бот пушечной пальбой из первого, между тем как с лодок пустили беглый огонь; второй бот спешно удалился и скрылся в темноте и тумане.

Опознавшись кое-как, наши к утру воротились к своему стану, к берегу, и привели пленное судно. На нем было 5 офицеров, 103 рядовых и 4 пушки; но под люками оказалось налицо всего 30 человек, остальные были побиты. И немудрено, они оборонялись отчаянно; из нашей команды оказалось, к сожалению, 30 убитых; а из остальных 18 было только всего 4 человека нераненых. Царь и радовался победе этой и скорбел по ней, потому что, сверх того, все пять лодочных командиров были тяжело ранены и впоследствии четверо из них скончались от ран, а остался в живых один Синявин!

Об этом славном деле царь своей рукой писал Меньшикову, Головину, Нарышкину, Шереметьеву, Репнину, Голицыну, Шафирову, Мусину-Пушкину, Брюсу, Зотову и повелел тела наших убитых, сколько их привезено было, предать земле в Петербурге, с офицерскими воинскими почестями, при сопровождении целого батальона.