Мне хочется кратко упомянуть о нескольких маленьких событиях моей жизни, которые для меня были не маленькими, а большими. В 1884 году, когда я был в седьмом классе гимназии, в мой родной город Шую приехал некто Д., писатель, привез номера революционных газет "Земля и Воля" и "Народная Воля", несколько революционных брошюр, и на зов его собрались в одном доме, в небольшом количестве, несколько мысливших гимназистов и несколько взрослых людей, настроенных революционно. Д. сообщил нам, что Революция разразится в России не нынче-завтра, и что для этого лишь нужно покрыть Россию сетью революционных кружков. Я помню, как один из любимых моих товарищей, сын городского головы, привыкший устраивать с товарищами охотничьи походы на уток и вальдшнепов, сидел на окне и, разводя руками, говорил, что, конечно, Россия совершенно готова для Революции и нужно только ее организовать, а это совершенно просто. Я молча полагал, что все это не просто, а очень сложно, предприятие же глупо. Но я сочувствовал мысли о распространении саморазвития, согласился вступить в революционный кружок и взялся хранить у себя революционную литературу. Весьма быстро последовали в городе обыски, но в те патриархальные времена жандармский офицер не посмел сделать обыск в домах двух главных лиц города - городского головы и председателя земской управы. Таким образом ни я, ни мой товарищ не попали в тюрьму, а лишь были исключены из гимназии, вместе с еще несколькими. Нас вскоре приняли в другие гимназии, где мы оканчивали ученье под надзором. Один же член кружка не избег тюрьмы и через год умер в заключении от чахотки. Что касается Д., он тоже вскоре был арестован и на допросе вел себя как предатель. Первый вестник русской революции в моей жизни был не более как жалкий провокатор - слово, тогда еще не возникавшее в русской речи, а теперь в революционной летописи играющее столь почетную роль.

Я поступил в Московский университет, на юридический факультет, но изучал не столько юридические науки, сколько немецкую поэзию и историю Великой Французской Революции. Через год, как один из организаторов первых университетских беспорядков против нового устава, я был посажен на несколько дней в тюрьму и выслан на родину. Еще за год перед этим ко мне однажды пришел рабочий, гравер, Александр Бердников*, образ которого я навсегда сохраню как красивый мученический лик. Он искал правды и не знал, в каких книгах ее найти. Начав с Некрасова, я постепенно дал ему главнейшие произведения русской и европейской литературы, потом разные книги по политической экономии и по истории освободительных движений. Вскоре хозяин лишил его места за то, что он смущал других рабочих. В Шуе разразилась крупная забастовка. Найдены были воззвания, писанные рукою Бердникова, он был схвачен и заключен на три года в "Кресты". За два месяца до окончания срока он угас от чахотки.

Приблизительно в это время, в 1888 году, я сблизился во Владимире-губернском с кружком политических ссыльных, вернувшихся из Сибири. Считая, что Революция в России невозможна, что освобождение придет частью через медленное развитие отдельных личностей и отдельных слоев народа, частью через истребление проклятого рода самодержавных царей, я предложил одному ссыльному, говорившему мне, что у него есть связи с какой-то народовольческой организацией,- предложил ему себя для свершения жуткого подвига, кровавой и благой жертвы. Ничего не вышло, кроме разговоров. Или никакой организации не было, или мой приятель солгал мне, или такая жертва была сочтена ненужной. С тех пор, и навсегда, я отошел от каких-либо партий. Мне глубоко неприятны всякие партийные люди, когда они говорят как партийные. Я думаю, что так и должно быть. Поэт выше всяких партий. Выше или ниже, это там всячески бывает, но, во всяком случае,- вне. У поэта свои пути, своя судьба, он всегда, скорей, комета, чем планета, если он истинный поэт, то есть не только пишет стихи, а и переживает их, живет поэтически, горит и дышит поэзией.