|
Всегда деревянные избы, населенные крестьянами в красных рубахах и тулупах. На всех стоянках находили для покупки и превосходную рыбу. Стерлядь, что продается на вес золота в Москве и, особенно, в Санкт-Петербурге, стоила нам по 3-4 копейки за фунт. Ознакомление с этой рыбой, к мякоти которой русские относятся, на мой взгляд, с излишним фанатизмом, я закончил, заподозрив, что стерлядь вовсе не отдельный вид, а происходит от клади осетра, проходящего через заграждения Астрахани и поднимающегося по реке, надуманное племя. При первом же слове, когда я отважился высказаться на этот счет, мне рассмеялись в лицо; русские не хотят допустить даже мысли, что провидение не создало отдельного вида для удовлетворения вкуса во дворцах гурманов Севера. Тогда вот чем смею заверить гурманов Юга и Запада: в день, когда рыбное хозяйство окажет честь осетру, заняться им и выводить его молодь, стерлядь появится у нас в Сене и Луаре.
Между Ставрополем и Самарой увидели высящийся на левом берегу массивный холм, имеющий форму голландского сыра; его называют Царской горой, потому что Иван Грозный завоевав Казань, спустился вниз по Волге и велел подать обед на его вершину. Город, что виден вдали, с куполами, подобными огромным буграм земли, нарытым кротами, называется городом Короля [Царицын]; несомненно, потому что Иван там останавливался. Через три дня после отъезда из Казани мы прибыли в Саратов. Капитану предстояла погрузка, и он предупредил нас, что очень даже может задержаться на день-два. Это было довольно грустно. Мы не имели писем в Саратов, никого там, естественно, не знали; предстояло испытать смертельную скуку в течение этих двух дней. С другой стороны, имея в запасе пару дней, которыми мы могли распорядиться, как сочтем нужным, я согласовал с капитаном свои дальнейшие шаги. Генерал Лан, когда с ним по русской карте проследили течение Волги и, значит, предстоящий путь, дал крайне любопытный совет ― посетить солевые озера, которые находятся слева от реки, в киргизских степях. У Камышина мы оставим пароход, возьмем телегу и совершим трехдневную экскурсию к киргизам; на третий день вернемся на «Нахимов» в Царицын, место, где Волга наиболее близка к Дону. Генерал Лан надеялся, что возле озера Эльтон я встречу его друга ― генерала Беклемишева, казацкого гетмана; при такой удаче это был бы тот, кто воздаст мне почести соляных озер. На всякий случай, я попросил у него письмо для генерала Беклемишева. ― Ладно, ― ответил он, ― вы назоветесь, а его жена знает вас наизусть. И я уехал из Казани, обещая себе, по возможности, совершить экскурсию к киргизам. Томясь ожиданием, мы были заточены на полтора точно, на два дня ― может быть, в Саратове. Смирились с этим, и сошли на берег. Несло легкую изморозь из самых колючих, что не способствовало тому, чтобы хоть немного оживить грустный облик края. Пустили Калино на сбор информации, но в отношении сведений он был самым несмышленым существом, какое я когда-нибудь знавал. Он никогда не понимал этой фразы: ― Проинформируйте нас, Калино! ― О чем? ― спрашивал он. ― Да обо всем, черт возьми! Калино опускал голову, узнавал, сколько жителей в городе, на какой реке стоит, в скольких лье от Москвы, сколько домов сгорело в последнем пожаре, и сколько в городе церквей. Калино был рожден для статистических отчетов. Через час блуждания по ужасной мостовой, по топким улицам Саратова ― южное солнце растапливало утреннюю грязь ― узнали, что в Саратове 30 тысяч жителей, шесть церквей, два монастыря, гимназия и что за шесть часов пожара в 1811 году сгорело 1700 домов. Со всем этим не на что было тратить полтора дня, но, подняв нос, я прочел вдруг на вывеске: «Adelaide Servieux» ― «Аделаид Сервье». ― А! ― сказал я Муане. ― Мы спасены, дружище. Здесь есть француженки или, по меньшей мере, одна француженка. И я устремился в магазин, который был магазином белья. |
