| Жижа уже вот-вот должна была хлынуть в рот Микки, но человек, который, казалось, мог перемещаться по ней, даже не пачкаясь, принялся вызволять Микки, хотя топь уже обволокла его тело, лишив всякой возможности двигаться; тот рыл одною рукой, мощной, будто ковш экскаватора, движущейся быстро, словно бурав, и в то же время с изяществом и осторожностью, какие бывают у лучших танцоров. Вытаскивая Микки из булькающего месива, которое чуть было не стало могилой, он нашептывал ему что-то, но смысл слов ускользал от еле живого Микки: «Ты больше не увидишь ни Руди, ни Лобстера, забудь о них, как если б они тебе пригрезились и никогда не существовали; твоим спутником и партнером будет отныне Кит; я спасу твою жизнь, а ты в обмен на это поможешь мне достичь моих собственных целей…» Когда он пришел в себя, слова Кита уже потонули в забвении, куда канули вместе с ними и лица. Это были чары, подействовавшие на него незаметно. Микки успокоился, избавившись от того гнета, что беспрестанно заставлял его думать о детях, мечтать о том, как он на них нападает, пронзает мечом. Он освободился от прежних фантазий, теперь он был в полном распоряжении Кита. Охотник за головами одет был иначе, нежели когда встретился ему на дороге или мелькнул потом в подпольном публичном доме, где его пытались продать: казалось, Кит в чем-то вымазался, но это было только уловкой, искусным макияжем, таким же поддельным, как и усы; он словно бы располнел, и его мускулы были тоже словно бы накладные, голова стала как-то пошире, он напоминал потрепанный рваный шар; казалось, все детально продумано, вплоть до запаха, отдававшего мускусом; на нем была та же шляпа, что и прежде, однако края загибались иначе, а на тулье красовалась большая вмятина, по которой он время от времени злобно хлопал рукой, словно у него начался тик; мнимый разбойник продолжал нести Микки свою бесконечную околесицу: «Ацтеки, — продолжал он, — верили, что живут при пятом солнце, что светило это непостоянное, хрупкое и может погаснуть, и его надо постоянно подпитывать кровью жертв; согласно своим верованиям, они шли воевать и захватывали пленников, чтобы лишать их жизни, поэтому торговцы, стоявшие на социальной лестнице ниже воинов и желавшие к ним приблизиться, покупали и продавали рабов, которые во время обряда на верху пирамиды должны были следовать сразу за пленными… Самое невероятное, что все эти ужасы, когда вырывали еще бьющиеся сердца, выдергивали ногти, чтобы дети рыдали, происходили не так давно; все это творилось в XV веке, то есть пятьсот лет назад, с тех пор сменилось всего поколений двадцать, не больше… Да и не так давно, в начале этого века путешественникам в Китае предлагали купить голых детишек, сидевших в висячих клетках: их можно было потрогать, просунув внутрь руку, чтобы распалить голод, оценить прелести и обсудить цену за их услуги… Нынче подобные грязные вещи, порочащие детей, совершают люди мерзкие, недостойные, скрывающиеся в подполье, у них своя каста, могущественная, как настоящая мафия, у них там круговая порука, и все молчат. Верховодит у них человек страшный, по кличке Башка, он никогда не показывается на публике, если же кто-то думает, что видел его, то он ошибается, на самом деле то было чучело, восседающая на сейфе огромная толстая кукла… У настоящего Башки есть халдеи, целая банда безжалостного отребья, которые похищают детей из дома или приюта, чтобы потом продать. Прежде чем принести их в жертву при всеобщем обозрении, они стремятся извлечь дополнительную прибыль, развозя детей по множеству принадлежащих Башке заведений, куда сразу же устремляются извращенцы со всего света, чтобы их поиметь. Эти люди, согласные на все, чтобы потворствовать своей похоти, друг от друга зависят, поскольку всем угрожает одна и та же страшная вещь: прежде чем влиться в тот узкий круг, что откроет им доступ к детскому телу, они должны подвергнуться компрометирующей их процедуре, то есть сфотографироваться с невинным ребенком во время постыдного спаривания. |
