Твой друг Назар Эддинов Музафаров».

IV. Воспоминания городового В. П. Бурнашева о Шекспире.

Примечание. Прошу, пожалуйста, не смешивать воспоминания городового В. П. Бурнашева с воспоминаниями петербургского старожила В. П. Бурнашева, которые были напечатаны в «Биржевых Ведомостях» и в «Русском Вестнике». Это только однофамильцы, и воспоминания моего Бурнашева много достовернее и правдивее, чем воспоминания Бурнашева-старожила.

«Это было еще до потопа. Как сейчас помню, в день Кирика и Улиты я был приглашен на завтрак к его превосходительству Кирику Кузьмичу Безносову, по случаю высокоторжественного дня его ангела. Он в то время жил на Фонтанке в казенном доме, на том самом месте, где теперь протекает Лиговка, и занимал место директора паровой живодерни, состоя в четвертом классе. Швейцар Фомка, у которого во время нашествия гуннов мыши отъели левое ухо, улыбаясь, отворил мне дверь, и я увидел самого хозяина. Он сидел в роскошном вольтеровском кресле, подаренном ему его двоюродной сестрою, Анной Спиридоновной Затыканьевой, урожденной Колумб. Она приходилась теткой датскому принцу Гамлету и была замешана в повстаньи готтентотов во время действия Коммуны. Кресло, на котором сидел хозяин, было сплетено из комариных ног и было выкрашено кровью райских птиц, взятых из Ноева Ковчега. Одет он был в прелестный бухарский халат из паутины писателя Манна и был в опорках на босу ногу. Опорки эти некогда принадлежали историку Геродоту, были привезены из Ярославля книгопродавцом Лисенковым и его превосходительство до самой смерти не снимал их; когда же он умер, то он похоронил их в новом дубовом гробе. Лысые волосы его, окрашенные в зеленую краску, стояли дыбом и были жирно вымазаны патокой. Гости были уже в сборе. Тут был гражданинский сочинитель князь Мещерский, Александр Кач, квартальный надзиратель Держиморда, французский палач Сансон, Гомер, только что написавший тогда свою Иллиаду и продавший ее на Апраксин двор книгопродавцу Маврикию Вольфу по четыре копейки за строчку. Также виднелась седая голова актера Петра Каратыгина и вишневый парик Фаддея Булгарина. Меня особенно поразил один из гостей. Это был молодой человек, лет восьмидесяти пяти, щеки которого цвели, как наливной лимон. Одет он был в серую сибирку, сапоги со скрипом и в суконную фуражку с заломом, какую обыкновенно носят подмосковные фабричные, когда они бывают на дворянских выборах в Китае. Он ходил промежду гостей и обрезывал перочинным ножом с их фраков пуговицы. Тут же были: Павел Иваныч Чичиков, молодой англичанин Давид Копперфильд и испанский Дон-Кихот. Но обратимся к делу.

— Как ваше здоровье, ваше превосходительство? — обратился я к хозяину, учтиво придерживая шпагу, и поцеловал у него руку.

— Ничего, только вот ящер одолел, — отвечал он и крикнул: — Отчего ты не по форме одет?

Я смешался, стал осматривать свой мундир и, к ужасу; моему, заметил, что на мне вместо мундира надет женин чепчик, а вместо шпаги висит казацкая нагайка, которой я за час перед сим дрессировал моего ученого воробья, сбираясь с ним идти на медведя.

— Виноват, ваше превосходительство! — прошептал я.

— То-то, виноват! На сей раз прощается, а в другой раз я посажу тебя на гауптвахту и заставлю читать повести Бажина.