Зато с годами я научилась потихоньку вязать в углу, заваленном списанными книгами. Вяжу я без всяких выкроек и расчетов, просто распускаю старую мамину кофту или протертый на локтях папин свитер и пробую какой-нибудь узор, а потом бросаю. Римус, в сотый раз застав меня за этим занятием, обычно крутит пальцем у виска и советует: «Да свяжи ты себе петлю на шею и успокойся!» А Людасик, добрая душа, сочувственно предлагает: «Марыся! Ну купила бы уже хоть приличную пряжу, объемную или с люрексом!»

Но откуда же людям знать, что вяжу я не какой-нибудь там шарф или салфетку, а мечту!

Я вяжу, например, изысканную шаль – в такие шали любили кутаться у камина знатные, но обедневшие дамы из романов Агаты Кристи. Или, допустим, я вяжу пестрый жилет, какие носили ее начинающие художницы и журналистки, твердо решившие самостоятельно пробиться в жизни. И пока я нанизываю друг на друга первые ряды, пока не сбиваюсь с узорного рисунка и пока в глаза не лезут вытянутые и спущенные петли, – вокруг меня возникает дивный, весь напичканный преступниками и преступницами и, однако, до изумления уравновешенный и до смешного уверенный в себе мир Агаты.

Да, смейтесь, смейтесь надо мной, высоколобые критики! Но будь я парфюмером, я обязательно выпустила бы духи «Ах, Агата!». Будь модельером – сочинила бы коллекции костюмов для прелестной старушки мисс Марпл и усатого красавчика Пуаро. А министром образования – ввела бы с десяток романов Кристи в школьную программу.

Да, я воздвигла бы памятник этой английской старушке! И кстати говоря, вовсе не за хитросплетения сюжетов и не за сладкое детское чувство, будто тебя держат за идиота – причем держат так деликатно, ненавязчиво, двумя пальчиками... Но я непременно увековечила бы ее в бронзе за ту роскошную и безмятежную жизнь, которую она бескорыстно дарит читателям.

Ах эта жизнь! Эти грелки в постели, и цветочные каталоги, и инкрустированные столики! Эти ленчи, коктейли, бассейны и теннисные корты! Поистине она создала этот мир, чтобы каждый, кому не по себе в собственной шкуре, мог незаметно устроиться в уголке ее уютной гостиной и, смотришь, даже замолвить словечко в праздном разговоре, где никто рядом не брякнет «В натуре!» или «Ну, ващще!» и где не принято вопрошать инспекторским тоном: «Ну и где ваш план мероприятий?»

В общем-то я не литературовед и не пытаюсь дотошно разобраться: как же это у нее получается? По какому принципу выбирает она слова и строит фразы? Я просто люблю милую Агату за то, что она не гонит задыхающегося читателя к развязке, как иные авторы, похлестывая его кнутом в виде эротической сцены или сюрреалистической картины насилия, а галантно распахивает перед ним дверь умилительно-старомодного авто – и, к его изумлению, демонстрирует приличную скорость!

Я даже заметила, что читаю Агату в моменты ощущения наибольшей бесприютности жизни – в последнее время, по-моему, все чаще и чаще. Но она, умница, пока что справляется – всегда безотказно утешает меня!

В принципе своими бедами я, конечно, могу поделиться и с мамой. Мама с детства умеет угадывать мое настроение даже по звуку открываемой ключом двери. Кроме того, она всегда слушает меня с поглощающим вниманием и, как правило, дает дельные советы или хотя бы высказывает дельные замечания. Беда только в том, что мама привыкла абсолютно всем делиться с папой. Узнав же из ее взволнованного пересказа о какой-нибудь моей неприятности, папа вносит в дело свою долю предложений, а также приказов и ультиматумов. И таким образом моя проблема разрастается в три раза и становится единственной темой пламенных дебатов на целый вечер, а то и на следующее утро.