Прокурорша пробыла в кабинете судьи минут пять. Никого это не удивило. Такая была традиция, прокуроры после объявления приговора заходили в судейские кабинеты. Зачем? Адвокаты этого не знали. Их не приглашали.

Вадим складывал бумаги в портфель.

Прокурорша вышла от Косыгиной с беззаботной улыбкой, как будто вовсе и не проиграла процесс. Но Вадим, хоть и заметил улыбку, смотрел не на ее лицо, а на ноги. «Вот это ножки! Как я раньше не замечал?» — удивился Осипов. Прокурорша перехватила его взгляд, улыбка сошла, она покраснела.

— Только что колготки порвала. Столы здесь ужасные, все с заусенцами.

— Да не расстраивайтесь вы. Важно ведь не то, что надето, а на что надето! А с этим у вас все в порядке! — пошутил Вадим, понимая, что хоть процесс и окончен, шутка получилась несколько вольная.

Но прокурорша не обиделась, а радостно парировала:

— Вот! Первые бесспорно правильные слова за два месяца, — и, теперь уже кокетливо, опять улыбнулась.

— Опротестовывать приговор будете? — решил воспользоваться моментом Вадим.

— Это не я решаю, — расстроившись, что Вадим не поддержал столь приятную для обсуждения тему, ответила девушка. — Ну, ладно. Всего вам доброго!

— До свидания. Удачи вам! Только не тогда, когда мы в одном процессе.

В зале никого не осталось. Вадим сидел опустошенный. Только сейчас он почувствовал, какая усталость накопилась за прошедшие месяцы. Только сейчас начал осознавать, что от него, от его действий, его выдумки, его внимания зависела судьба нескольких людей. И Сергея, и Милы, и Ларисы, А еще и человечка, которого он никогда не видел, — маленького Сережи. Его собственная дочь старше на два года. А каково было бы ей остаться без отца лет этак на десять-двенадцать? Ну, хорошо, пусть на восемь. А каково было бы Лене одной поднимать ребенка?!

От этой мысли Вадим почувствовал, как голову стянуло словно обручем. И в очередной раз подумал — ни за какие блага, ни за какие деньги нельзя рисковать свободой. Свободой ходить по улицам, целовать перед сном дочь, цапаться с женой по вечерам по какому-то незначительному поводу, а потом засыпать в обнимку, забыв обиды. Никогда и ни за что — только не лишиться всего этого.

А ведь мог прозевать, что в деле не те «бумажки». Косыгина-то прозевала. А ведь мог и не сообразить, что можно вывернуть все на злоупотребление служебным положением. Станет сегодняшняя прокурорша адвокатом — и сидеть ее клиентам от звонка до звонка.

Вадим почувствовал, как от страха, страха задним числом за возможную свою ошибку, прихватило сердце. Он знал, что на самом деле это невралгия, а никакое не сердце. Врач сказал. Но все равно страшно. Не за себя. Страшно, что Лена с дочкой могут остаться одни. А вдруг врач чего-то не заметил.

Через несколько дней Татьяна, чувствовавшая прямую сопричастность к победе («А кто порекомендовал тебе этого адвоката?» — уже несколько раз напоминала она Миле), устроила у себя дома банкет. Бутерброды с сыром и колбасой, а также соленые огурцы, селедка с картошкой и пельмени из кулинарии были ее, а выпивку ставила Мила. Лена с Вадимом, как приглашенные, принесли торт.

Вечер проходил весело, настроение у всех было хорошее. Выпили за Сергея, за Вадима, за Татьяну, породившую их союз. Потом за Лену, без помощи которой союз бы не состоялся.