Плодородные долины находились по другую сторону замка Дельмонте, а со стороны горного хребта глазу открывались бесплодные, голые степи.

Сильный ветер, какой обыкновенно предшествует грозе, свирепствовал в степи над выжженной дневным зноем высокой травой и с треском, подобным треску грома, разбивался вдали о скалы, темные силуэты и белые верхушки которых издали виднелись в те короткие мгновения, когда луна показывалась между быстро летящими тучами.

Весь день был мучительно жарок, теперь, наконец, давно ожидаемая гроза разразилась над истомленной южной местностью.

Опершись на один из низеньких шалашей, которые там и сям на скорую руку устраивают пастухи для защиты от палящих лучей солнца, стоял в эту бурную ночь недвижимо довольно молодой рыжебородый человек, закутанный в длинный темный плащ. Низко нахлобучив шляпу на лоб, сгорбленный, он пристально во что-то всматривался блестящими глазами. Тень от шляпы падала на его продолговатое лицо, скрывая бледные, искаженные страстями черты. Глаза его широко раскрыты, худая рука напряженно прижата к груди. С дрожащих уст срываются ругательства.

— Чтоб его черт побрал! Негодяя этого все еще не видно! А он хотел ждать меня тут, у шалаша, как только начнет смеркаться. Нет, видно, я вправду меньше значу, чем мой брат Франциско!

Большие дождевые капли с шумом падали из тяжелых черных туч. В отдалении послышались первые глухие удары грома вслед за ярко вспыхнувшей на небе молнией. Одиноко стоящий человек с проворностью кошки присел на корточки, спрятавшись под низенькой соломенной крышей, заскрежетал зубами.

— Ну уж если бы я не хотел погубить его и ее, никому не удалось бы удержать меня здесь… однако что это? Слух меня, кажется, редко обманывает.

Он приложил ухо к земле и ясно различил топот приближающейся лошади. Это он, наверное. Никто другой не отважился бы отправиться в степь в такую проклятую ночь, когда все черти точно с цепи сорвались!.. Но все же нужно быть настороже. Он под плащом вынул из ножен саблю, сверкнувшую, точно молния, но в ту же минуту опустил ее, орлиным взором разглядев всадника.

— Баррадас, это ты? — воскликнул он, выступая из тени шалаша и выпрямляясь.

— Точно так, дон Жозэ! Хорошо, что вы тут, а то мне как-то жутко.

— Что с тобой? Ты бледен, расстроен, да и поздно приехал…

— Смотрите, как моя вороная запыхалась! Я гнал ее так, что глыбы земли летели из-под копыт.

— Ты в полдень выехал из замка моего отца, а Бедойа всего в двух часах езды!

— Это правда, дон Жозэ, — отвечал Баррадас, соскакивая с лошади и накидывая на нее свой плащ, скрывавший богатую ливрею. — Однако вы промокнете не хуже меня, пойдемте лучше в шалаш!

Дождь действительно становился все сильнее и сильнее, гром и молния чередовались, огненные вспышки то и дело прорезывали небо, громовые удары тысячью глухих отголосков отдавались в далеких скалах. Жозэ и Баррадас вползли в низенький шалаш, последний предварительно обмотал вокруг шеста поводок вороной.

— Я еще в полдень уехал из Дельмонте, к вечеру был в Бедойе и исполнил там поручения вашего отца, его сиятельства дона Мигуэля. Потом пустился в обратный путь, так как вы мне приказали с наступлением ночи быть здесь, в шалаше. Но когда я проезжал лесом, что начинается у самой Бедойи и находится в часе езды отсюда, мне попалась толпа плачущих и воющих цыган…

— Ну так что ж такого? Разве ты никогда не видел, как ревут цыгане?

— Постойте, дон Жозэ, выслушайте меня, и вы сами поймете, что им было отчего испугаться! Ведь вампир-то опять показался!

— Ах, отстань, пожалуйста! Ты уже второй год распускаешь эти басни! — сказал дон Жозэ с видимым неудовольствием.