Конечно, он все еще бредил и вообще видно было, что он сильно пострадал, но послушник, ухаживавший за ним, объявил, что и это болезненное явление скоро пройдет.

Несмотря на бледность лица и худобу, Жозэ по природе был так хорошо и крепко сложен, что мог легко перенести потерю крови, но он все-таки погиб бы, если бы крестьяне не нашли его случайно на равнине и не подали помощь. Он так привык к милостям судьбы, что и это новое чудесное спасение нисколько не удивило его и, когда он опять пришел в себя, у него не вырвалось ни одного искреннего слова благодарности, хотя он часто молился с послушником, ухаживавшим за ним.

Во сне и наяву он говорил про Меруецкий лес, про одинокую хижину и про вампира, настаивая на том, что он их нашел. Сначала монахи принимали эти слова за продолжение бреда, так как при этом он часто весь дрожал и страшно закатывал глаза.

Но когда Жозэ сделался спокойнее, рана его начала залечиваться и воспоминания, казалось, прояснились, они стали охотнее прислушиваться к словам брата, известного своей хитростью, но Жозэ нарочно продолжал говорить бессвязно и оставлял про себя задуманный им план. Этот план приводил его иногда в такое бешенство, что он часто неистовствовал в своей келье до того, что один раз ночью призвали патеров, так как прислуживавший брат не знал, что с ним делать.

Антонио и Маттео вошли к бледному Жозэ. Он вскочил с постели и стал посередине кельи. Глаза его блестели и закатывались, щеки были бледны и впалы, губы, окаймленные рыжей бородой, бесцветны.

— Они должны быть в моей власти, все, — шептал он, страшно улыбаясь, — я не должен медлить, давно пора!

— О ком говоришь ты, благочестивый брат? — важно и спокойно спросил его старец Антонио.

— А — это вы, достойный отец! Дайте мне фамилиаров мной избранных! Я вам приведу вампира, Энрику, владетельницу Дельмонте, ее ребенка и одноглазую — они все вместе!

— Ты говоришь правду? — хитро спросил тучный Маттео.

— Благочестивый Маттео, это так же верно, как то, что вы исповедник вдовствующей королевы. Разве я говорю как сумасшедший?

— Где ты нашел этого вампира и Энрику?

— Это мой секрет. Я хочу сам разорить гнездо, и мне должно принадлежать то, что нравится! — лицо его горело, но потом он спохватился и продолжал, — то, что я ненавижу! Наконец, я хочу отомстить за свои страдания и потерю здоровья!

— Это тебе будет даровано, — отвечал старец Антонио, — если тебе в самом деле удастся воротить в Санта Мадре беглецов, если ты, как истинный и неутомимый слуга великого дела, отыщешь их местопребывание, мы тебе покажем наше особое благоволение! Ты отыскал общество Летучей петли — оно уничтожено! Ты уже нам раз привел вампира! Так слушай же: Энрику и ее ребенка, Марию Непардо и цыгана ты можешь сюда доставить живыми или мертвыми — делай с ними, что тебе заблагорассудится! Если ты привезешь даже и мертвых, то вступишь в священный дворец Санта Мадре.

Жозэ торжествовал — решение великого инквизитора было так благосклонно и настолько превышало самые дерзкие его ожидания, что душа его ликовала. Жители Меруецкого леса были даны ему в собственность — он мог безнаказанно и свободно с ними делать все, что вздумается, нужно только доставить их тела! И за это новое доказательство его рвения для великого дела ему надлежит вступить в священный дворец Санта Мадре и, следовательно, называться патером!

Такая ирония достаточно свидетельствует о развращенности отцов-иезуитов и ярко освещает цель и средства Санта Мадре, существующего на проклятие всей Испании. С отвращением содрогаешься при виде такого помрачения духа!

В наш век высшего развития, в век прогресса, покорившего пар для соединения частей света, в наш век железных дорог, в то время, когда электрическая искра делает ничтожным расстояние в сотни миль, когда посредством разных машин и открытий человеческое достоинство возвышается и развивается, в наш век было возможно, чтобы королева, которая должна была бы стоять во главе цивилизации и которая приняла от Бога высший и прекраснейший долг — вести свою страну и народ к свету и счастью, слепо и фанатически отдалась в руки этих людей тьмы!

Создатель предостерег ее, он видел и допустил Мерино поднять на нее руку.