— Странно! Богатая, прекрасная и умная мексиканка произвела на меня совсем другое впечатление.

— Богатство — вещь второстепенная, а сама красавица не так уж невинна…

— Господин маркиз!

— Я говорю правду, любезный генерал.

— Если в этой правде только не проглядывает маленькая розовая записка, — отвечал Прим, — если не ошибаюсь, маркиз получил отказ.

— Странно, граф, что…

— Нисколько! Ведь всем известно, что подобные отказы нелегко переносить, ужасно досадно проигрывать.

— Я должен просить вас объясниться или…

— Ну, что касается дуэлей, господин маркиз, я слышал, что вам на них не везет! — проговорил Прим с такой иронией, что граф побледнел от негодования.

— Мы в залах императора, граф!

— Это не мешает мне говорить правду. Меня нисколько не удивляет, что вы, проиграв, переменили свое мнение, маркиз.

— Что дает вам право говорить мне такие слова?

— Честь дамы, которую вы осмелились затронуть.

— Значит, вы взялись быть ее рыцарем?

— Ха-ха-ха! Маркиз, вы сами побили себя, доказав верность моих слов. Так раздражен может быть только тот, кто проиграл.

Маркиз увидел насмешливые улыбки окружающих и уже приготовился ответить, но их спор был прерван появлением императорской четы.

Луи-Наполеон, судя по всему, находился в прекрасном расположении духа, его темные глаза приветливо останавливались на каждом из присутствующих. Очаровательная императрица сегодня выступала во всей своей прелести. Тяжелое шелковое платье серебристого цвета, переливаясь при ходьбе, подчеркивало ее гибкую стройную фигуру, пышные волосы украшал убор из цветов.

Взоры дона Олоцаги невольно устремились на прекрасное лицо Евгении и искали Рамиро, чтобы заметить, какое впечатление императрица произведет на него.

В то время как императрица, шутливо болтая с придворными дамами, приближалась к своему креслу, император увидел Прима. Он уже много слышал от дона Олоцаги о деятельной жизни этого человека и заранее чувствовал к нему какую-то симпатию.

— Мне приятно видеть здесь одного из тех господ, — начал император, — мужество и храбрость которых превратились в легенду.

— О, не будьте слишком скромны, любезный генерал, честь тому, кому честь подобает. Вы принадлежите к числу тех четырех кавалеров, которые оказали бесценные услуги ее величеству королеве Испании, я от всей души желал бы иметь таких же верноподданных.

— Вы слишком милостивы, ваше величество, во всяком случае, жизнь моя была до сих пор ни что иное, как радение королеве и своему прекрасному отечеству.

— Я это знаю, любезный генерал, и хотел, чтобы вы когда-нибудь показали свою храбрость во главе и моих войск.

— Я приложу все усилия, чтобы заслужить эту честь.

— Случай ближе, чем вы думаете, — ответил Луи-Наполеон с суровым выражением лица, — я желал бы иметь воина, который уже е раз доказал свою храбрость.

В то время как император подходил к лорду Коулею, чтобы переговорить о деле, которого несколько минут тому назад уже коснулся Тувнель, императрица обратилась к дону Олоцаге, который был бледен и сдержан.

Он низко поклонился, увидев, что Евгения приближается к ним, между тем как свита ее осталась на почтительном расстоянии.

— Дон Олоцага, — проговорила императрица мягким, немного дрожащим голосом, — вы однажды обещали дать мне случай увидеть молодого Рамиро и, если не ошибаюсь, выбрали для этого сегодняшний вечер?

Ее взор устремился на сына дона Олоцаги. Лицо императрицы выражало в эту минуту глубокую грусть.