Над ребенком склонился монах Жозе. Его худые костлявые руки сжимали горло несчастной жертвы, с которой он уже успел сорвать платье. С невыразимым ужасом узнал Франциско вампира, готовившегося насытить свою животную страсть.

Франциско Серано не верил глазам, он не мог осознать, что Жозе, его родной брат, был тем чудовищем, тем зверем в образе человека, перед которым дрожал весь Мадрид. Потрясение было слишком сильным для сердца маршала, этот крепкий человек был близок к обмороку.

На бледном, окаймленном рыжей бородой лице Жозе выразилось бешенство. Он выпустил почти задыхавшуюся девочку, в которой Серано узнал одну из младших дочерей герцога Риансареса.

Кровь бросилась в голову маршала, он схватил шпагу, чтобы нанести смертельный удар монаху.

— Я твой брат, ты убиваешь Жозе Серано, и убийством этим маршал Испании будет навеки опозорен, — прошептал Жозе хриплым голосом, — кровь, которой ты обагришь свои руки, ляжет пятном на твое имя, и пятно это никогда не смоется, потому что тебя станут называть братом вампира.

Франциско остановился, сердце его содрогнулось. Позор падет и на маршала Испании, если узнают, что он убил своего брата, вампира. Его рука с обнаженной шпагой бессильно опустилась — эта мысль была слишком ужасна.

— Я обещаю тебе, если сохранишь мне жизнь, никогда больше не показываться на глаза и умерить свои порывы, — продолжал Жозе, следя за выражением лица брата, — клянусь именем святого Викентия.

— Не клянись, негодяй, молчи, чтобы я мог решить, что лучше для нас обоих!

Франциско Серано приготовился нанести смертельный удар чудовищу, осквернившему его имя, и потом лишить жизни себя. Он знал, что мерзавец прав, говоря, что маршал Испании будет навеки опозорен, если запятнает себя кровью брата.

— Тогда умрем мы оба! — проговорил маршал.

Жозе видел, что брат уже поднял шпагу, чтобы привести в исполнение свое роковое решение. В эту последнюю минуту его осенила мысль, которая могла его спасти.

— Энрика! — прошептал он.

Серано вздрогнул и отступил — в его душе происходила страшная борьба.

— Энрика жива! — продолжал Жозе, видя, какое действие произвели его слова.

Расчет Жозе был верен: Франциско считал священным долгом сохранить свою жизнь для Энрики. Он не мог умереть, не вознаградив ее за все лишения и горе.

— Так я дарю тебе твою подлую жизнь, — проговорил Серано глухим голосом, — и пусть тебе судьба подарит случай стать на другой путь. Но пусть этот час, в который ты избежал верной смерти, явится грозным предупреждением неба! Не моей воле ты обязан жизнью, а моему долгу перед Энрикой. Ни слова, несчастный! Беги! Скройся в пустыне и трепещи перед самим собой!

Жозе поднялся и, когда Франциско наклонился к девочке, с язвительной усмешкой быстро удалился прочь от этого рокового места. Маршал Серано передал ребенка гофмейстерам, заметив с упреком, что случившееся должно послужить им суровым предостережением.

На банкете во дворце молодой граф отлично провел время: маленькая инфанта Мария приводила его в восторг.

Юная принцесса, получив хорошее воспитание и усвоив неплохие знания от своих учителей, легко могла поддерживать разговор с Рамиро. Она, по примеру своей августейшей матери, держала пари и весьма кокетливо поставила условием, что тот, кто первый придет к ней с розой, выиграет его.

Граф Теба, улыбаясь, согласился и воткнул в петлицу своего мундира полураспустившуюся розу.

При прощании инфанта Мария с милостивой улыбкой позволила ему поцеловать свою маленькую ручку и прошептала:

— Я вас очень люблю, граф Рамиро.

Это было такое по-детски наивное объяснение в любви, что молодой офицер невольно улыбнулся.