Через некоторое время, прерывисто дыша, она пробормотала:

— Но что такого нелогичного в желании просто поговорить?

— Оно не укладывалось в ваш вывод.

— Вывод? Но я еще не дошла до выводов!

Лорд легко коснулся ее губ — только чтобы скрыть усмешку довольного собой дикаря.

— Я сформулирую их за вас. Вы считаете, что мое желание жениться и наше взаимное влечение поддерживаются вашим сопротивлением — так перестаньте сопротивляться.

— Что?

— Перестаньте сопротивляться, и если вы правы, то ваша теория подтвердится. И Тристан поцеловал ее прежде, чем она успела подумать, к чему они придут, если ее теория не подтвердится.

Его язык ласкал ее рот, и она, тихо вздохнув, перестала отталкивать его. Так было и раньше, и Трентем понимал, что это не означает капитуляции — просто она решила расширить свои горизонты, пока действует их соглашение. Но поколебать ее решимость не связывать себя узами брака он пока не смог.

И Трентему оставалось лишь надеяться, что в какой-то момент Леонора осознает глубину владеющих ими чувств — ибо его собственные чувства к этой женщине были пугающе глубоки и сильны. Никогда прежде не знал он такой жгучей необходимости защищать, владеть, дарить собой. То, что овладело им, казалось таким органичным, таким истинным, что он считал себя вправе преследовать эту женщину, заставляя ее вновь и вновь заниматься любовью, надеясь, что в какой-то момент она заглянет в свою душу и обнаружит там ответные чувства.

Леонора со стоном оторвалась от его губ и, глядя голубым взором из-под трепещущих ресниц, прошептала:

— А я так надеялась потанцевать сегодня вечером.

Тристан обнял девушку и, приподняв над полом, несколько раз словно провел ее телом по своему — откровенно страждущему — и ответил:

— Мы будем танцевать — правда, не вальс.

Она улыбнулась, по своей воле продолжая двигаться по его телу и глядя в его темнеющие глаза:

— И музыка звучит только для нас двоих.

Диван у окна оказался идеальным местом. Лорд уложил Леонору и сам устроился рядом, наслаждаясь молочно-белыми и такими нежными полушариями ее грудей. Трентем ласкал и дразнил ее соски до тех пор, пока она не начала извиваться под ним, лепеча что-то и уже не скрывая своего желания.

Улыбаясь, он поднял ее юбки, чтобы видеть ее всю, провел ладонями от круглых и нежных коленей вверх по бедрам, еще раз и еще, и когда она открылась навстречу его ласке, приник губами к горячей и влажной от страсти плоти.

— Тристан! Нет…

— Да… — скорее стон, чем слово, но говорить он уже не мог.

Она такая сладкая, такая горячая, его язык дразнил, описывал круги и зигзаги, и тело Леоноры выгибалось навстречу, и она уже не помнила, что леди так себя не ведут, потому что оказалось, что на этой дороге, по которой они идут вдвоем, они просто мужчина и женщина, между которыми позволено все и все прекрасно, прекрасно…

Чувствуя, что ее взрыв близок, Тристан освободился от одежды и вошел в нее, чтобы вместе подняться еще выше, туда, где только он нужен ей, и поэтому она обвивает его ногами, и судорожно цепляется за него, и выкрикивает его имя, Наконец наступает освобождение, и тела их сотрясаются единой дрожью, и сияющая волна наслаждения словно выбрасывает на теплый песок сплетенные тела. Так они лежали, слушая, как кровь стучит в висках, чувствуя друг друга и наслаждаясь теплом и близостью. Вот взгляды их встретились, но ни он, ни она не торопились разорвать объятия.

Леонора провела ладонью по его щеке, он услышал негромкий вздох и понял, что, хотя тело ее все еще покоится на золотом песке удовольствия, мозг уже вернулся в реальность.