Оонаг почувствовала, как сильно забилось ее дремавшее сердце.

— Он просто прелесть!

— Весьма достоин внимания королевы.

— Думаешь, он умеет танцевать?

— Конечно, ваше величество.

— А его одежда?

— Мы оставили на месте, она была такой безобразной!

Оонаг забеспокоилась.

— Вы должны были спрятать ее. Если люди найдут его вещи, они подумают, что его где-то закопали, и начнут разрывать наши холмы.

Дамы извинились за свою неосмотрительность:

— Простите нас, ваше величество.

Оонаг предпочла забыть об этом.

— Разбудите его, оденьте и приготовьте к вечеру. Он будет моим кавалером.

Патрик, не догадываясь о том, какую вызвал суету, громко захрапел, и дамы весело рассмеялись.

— Моя повелительница, значит, он станет вашим возлюбленным?

— Вероятно. И почти уверена, что королю придется отказаться от своей. Известите придворных Царства тьмы, что сегодня вечером я принесу им жертву.

Королева властно щелкнула пальцами:

— Миа!

Горничная опустилась на колени:

— Ваше величество?

— Возьми четыре белых кобылы и запряги мой экипаж. Потом забери жертву и доставишь ее к месту. Я не допущу ни промедления, ни оправданий, как в тот вечер.

— Как прикажете, ваше величество.

— Следи за тем, чтобы не вышло осечки. Я не желаю, чтобы король смеялся надо мной.

Нежная Миа обменялась с королевой понимающими взглядами.

— Можете положиться на меня, ваше величество.

Горничная тут же исчезла.

Марина

Ирландские коты мяучат куда громче своих испанских собратьев. Это ей не мерещилось. Марина убедилась в этом, когда в три часа утра вставила ключ в замок двери дома миссис Хиггинс. И тут же, словно откликаясь на пароль, все кошки близлежащих домов хором принялись мяукать.

Марина уже пожалела о своем решении.

Лилиан оставила ее под окном Цицерона, взяв с девушки обещание, что она спрячется у него и ни под каким предлогом не вернется в дом миссис Хиггинс, где, по мнению феи, ее подстерегают пикси и прочие опасности. Однако… там остались Маринины паспорт, деньги и одежда. Разве она могла бросить все эти вещи и забыть о них?

«Я только заберу свое и тут же сбегу», — успокаивала она себя.

Однако при ее попытке проникнуть в дом поднялся такой шум, что окна в нескольких соседних зданиях приоткрылись и невидимые руки принялись швыряться домашними туфлями с той или иной степенью меткости. Соблюдать скрытность стало невозможно.

Марина забыла об осторожности, с какой собиралась проникнуть в свое временное жилище, начала нервничать, возиться с ключом, толкнула скрипучую дверь, кроме того, в коридоре наскочила на подставку для зонтов, ощупью ища включатель, разбила горшок с цветами и сквозь шум отчетливо различила голос миссис Хиггинс: «Как ты посмела заявить, что я морю тебе голодом?»

Любопытно, что Марина сразу все поняла, хотя эти слова были произнесены на сквернейшем английском.

Ей захотелось развернуться и броситься прочь. Да, именно так ей и следовало поступить, едва прозвучал голос хозяйки. Но как та узнала о том, что Марина наябедничала матери?

Не прошло и дня, как сказанное ударило по Марине бумерангом. Почему матери всегда распускают язык? Почему они не могут тихо сидеть в своем углу, страдая за своих дочерей и не задавая работу Интерполу, вызвав международный конфликт?

Все это пришло Марине в голову за считаные секунды, и, когда у нее снова возникло инстинктивное желание бежать, она не смогла этого сделать.

Когда девушка заметила, что итальянцы приближаются к ней с явным желанием схватить, ее сковал страх.