«Я не хочу забывать! Я хочу… – я сжала губы, дрогнув – …возмездия».

Боль настолько ослепила меня, что стало просто нечем дышать, память потянула меня ко дну.

– О чём ты думаешь, асса́ру?

Я вздрогнула от неожиданности, но не подала вида, что не заметила приближения исга́ра. Открыла глаза и повернулась, ответив честно:

– О твоей смерти, исга́р. О том, как ты будешь гореть в пекле.

Маар хмыкнул только и, признаться, тем самым вывел меня из строя. Его реакцию на одни и те же слова невозможно предугадать, она была всегда разной. А вот он, похоже, мог запросто уловить любое изменение в ком и в чём угодно, и обязательно пользовался этим в угоду себе. Ублюдок.

– Если ты желаешь мне смерти, то думаешь не о том, асса́ру, огонь не может причинить мне вреда.

Лжёт или говорит правду? Я хмыкнула, прищурившись от холодного ветра, исследуя его лицо, непроницаемое, твёрдое, невозможно красивое, высеченное из камня умелым мастером. Держалась непроницаемо, не допуская и мысли о том, что случилось утром в шатре. И всё же ему удалось сбить меня с толку, когда его губы растянулись в улыбке, открывая ровные белые зубы. Этот неожиданный жест полностью меня обезоружил.

– Что же может тебя уничтожить? – спросила я, раздражаясь.

– Ты так жаждешь моей смерти?

– Ты мучаешь меня.

– Ещё недавно твои томные вздохи говорили об обратном.

В ушах даже зазвенело от возмущения и жгучего стыда, что он был прав.

– Ты изнасиловал меня и вытолкнул на мороз, ударив конским кнутом, ты заставил тащиться за тобой весь день, а вчера повредил мне пальцы.

– Ты не знаешь, что такое боль. Я мог бы отдать тебя своим воинам, и они бы драли тебя изо дня в день по очереди во все щели. Я могу сделать твоё существование невыносимым, и ты в этом сама будешь виновата, асса́ру, несносная глупая гордячка. Ты не умеешь держать язык за зубами и нарушаешь мои приказы. В конце концов, ты лжёшь мне.

Кажется, Тхара говорила о том, что демон не приемлет обмана.

– И в чём же? – как можно беспечнее спросила я, хотя моё сердце забилось быстро.

Маар повернулся, утопив меня во мраке своего горячего взгляда.

– Как только я узнаю, в чём, ты сразу ощутишь это на своей шкуре, – пообещал он.

В голосе его прошелестел металл, а я поёжилась и тут же одёрнула себя, приподнимая подбородок. Он может угрожать сколько угодно, мне безразлично. Его запугивания мне не страшны. Но вслух я ничего не сказала, единственное, чего мне хотелось сейчас, чтобы он отдалился от меня, катился к чёрту и оставил в покое. И кажется, мои взывания были услышаны, ван Ремарта окликнул Шед, и страж, оставив меня, пустил чёрного, как тень, коня вперёд. Вороной был под стать всаднику. А я смогла перевести дух, ощутив, как горячее давление исга́ра ослабло.

Глава 16

Она выводит его на эмоции, намеренно распаляя в нём гнев, чтобы позлить лишний раз, проверяя его терпение на прочность. Но зачем? Какая ей в том выгода, кроме его выплесков ярости к ней? Ведь знает, что это может рано или поздно обернуться смертью для неё. Неужели асса́ру настолько глупа? Но этого не могло быть, эти твари очень хитры и умны, потому не стоит поддаваться на их уловки. Или она и впрямь так ненавидит, что со всей отвагой и отчаянием бросается в пасть к зверю? Но эта смелость должна ведь откуда-то брать истоки. В чём заключается источник её яда, источник её силы, её ненависти к нему? Видит великий Бархан – она неисчерпаема, раз её не учат наказания исга́ра, его угрозы. Тогда вопрос поворачивается другой стороной – зачем он испытывает себя, проверяет на прочность каждый раз, когда прикасается к ней?

Всё это приобретало черты безумия, его собственного ада, когда он понял ещё вчера, что не желает причинять ей боли.