Вставшая перед глазами пелена рассеивается, как и стихают те невыносимые, хлеставшие плетьми чувства. Вместо них приходит полное опустошение. Мне хотелось, чтобы он немедленно выпустил меня и не прикасался более, но Маар не собирался так быстро отпускать – держал в своих когтях, как стервятник – добычу. Я не шевелилась, мне не хотелось на него смотреть, и не собиралась этого делать. Ремарт почему-то медлит. Ведь получил своё, так почему не уходит? Как же я его ненавижу. Ненавижу! Чтоб ты сдох.

Глава 18

Асса́ру задерживалась, и Маар не мог оставаться на месте. Впрочем, он ожидал этого от неё, но не ожидал от себя, что пойдёт за ней.

Прежде чем зайти в шатёр к Донату, он решил обойти становище, чтобы проветрить голову и остудиться. Истана выходила из шатра, когда он приблизился. Асса́ру не заметила исга́ра, да и не могла – Маар умел сливаться с ночью, это ему удавалось без усилий.

Позволив ей уйти, он, переговорив с Шедом, вернулся к себе. То, что он услышал от стража, привело его в бешенство.

Он шагал и думал об одном – что шептала Донату эта маленькая дрянь? Перед глазами Истана, склоняющая к молодому стражу. Её вишнёвые губы с чувственным изгибом почти не заметно двигаются, она выдыхает горячие слова раненому, смотря на него из-под полуопущенных ресниц. Она касалась его.

Маар получил удар под дых от собственной неосмотрительности. Он плавился от гнева, от того, что асса́ру проявляет заботу к другому мужчине, а в его сторону плюёт и льёт на него грязь. Это коробило страшно, до скрежета зубов.

Страж бесшумно скользнул за полог. Истана стояла к нему спиной. Он жадно охватил взглядом её плавные точёные изгибы тела, предаваясь дикому порыву немедленно оказаться между её бёдер, смять пальцами округлые ягодицы и проникнуть в щель. Вожделение ударило в голову, опускаясь горячим сплавом к паху, делая мышцы тела каменными. Он одурел от этого желания. Мозг мгновенно отключился, и осталось только неодолимое первородное вожделение выплеснуть в эту гордячку своё семя, завладеть ей немедленно, оставляя на её теле свои следы, метки повсюду, докуда мог дотянуться, не только на теле, он хотел присвоить её душу себе.

Как же Тхара была права на этот счёт.

Истана не обернулась, когда он приблизился. Он рывком развернул её к себе. Асса́ру обрушила на него всё своё пренебрежение. Хоть она и молчала, но её атака была иного рода, похлеще слов. Маара накрыла с головой волна ярости. Он сдавил её челюсть пальцами, едва сдерживая себя от той грани, из-за которой он, если переступит, не сможет больше вернуться. Держать себя в узде было непросто, когда в голубых глазах плескалось столько льда и ненависти, что он упал камнем на самое их дно. Маар запустил пальцы в её волосы, в этот прохладный снег её густых прядей. Ярость в нём ослабла. От прикосновения струящего шёлка между пальцами член встал колом, желая немедленно оказаться в её горячей дырке между ног.

Маар развернул Истану спиной, чтобы взять её сзади. Чтобы асса́ру не могла видеть его полыхающего, раздираемого на части возбуждением, а он – её глаз, полных отчуждения и холода. Он задрал её платье и проник пальцами во влажное лоно. Очень влажное, тугое и сочное, оно упругими стенками обволокло его. Жар опустился по плечам и спине до самых ступней. В глазах потемнело от одного ощущения этих мягких нежных складок, источающих дурманный аромат. В макушку ударила горячая волна, и его повело. И тут же лютая ревность вспорола ножом – Истана могла возбудиться от голого тела другого мужчины, Доната.