В комнате, пока он ходил, появился допотопный катушечный «Юпитер», из него, перекрывая шипение нежно голосил греческий араб Демис Руссос:

Goodbye, my love, goodbye…

<Прощай, моя любовь… (англ.)>

Хопа кружилась, прижимая к себе Бельмесова, на них благосклонно взирал Гоша, держа в руке банку, наполненную шампанским. Нил присел рядом, расчехлил гитару.

— Тихо, граждане, вырубайте ваше сиртаки, — скомандовал Гоша. — Маэстро за инструментом.

— Да брось ты, пусть танцуют… — начал Нил, но Хопа уже выключила магнитофон, вновь запрыгнула Гоше на колени и с ожиданием уставилась на Нила.

— Что бы такое, под настроение? — спросил Нил у Гоши.

— Давай Высоцкого, ковбойскую.

— Не уверен, что это Высоцкого. Может быть, народная.

— Все равно давай!

— Я не все слова помню.

— Напомним.

Нил издал на средних струнах несколько стонущих блюзовых ноток, а потом затренькал, подражая банджо.

Кобыле попала вожжа за вожжу,

Я еду на ранчо, овечек везу…

А эту строку забыл начисто я,

Не помню, не помню, совсем ничего…

Все рассмеялись, Гоша вставил недостающие слова, Нил подхватил, вновь сбился в конце следующего куплета, кое-что вспомнила Хопа, и так, общими усилиями, допели про ковбойские страдания и мечты о «большой Раше», где жизнь удивительна и хороша, до самого оптимистического финала:

Лете синг эврибоди за новую жизнь!

Не надо, ребята, о песне тужить…

Потом еще что-то пели, опять пили шампанское, а когда оно надоело, Хопа с Бельмесовым отправились на кухню ставить чайник, а Гоша закурил свой вонючий «Партагас», с наслаждением потянулся и сказал:

— Теперь я начинаю понимать, как ощущает себя вольный человек. Знал бы ты, Нил Романович, как я тебе завидовал все эти годы!

— Мне? Ты всерьез считаешь меня вольным человеком?

— Ха, не смешите меня жить, как говорила жена Моти Добкиса! Если уж ты не вольный, то тогда кто?

— Я, Гоша, раб патологической зависимости. Гоша пустил дым в потолок, внимательно посмотрел на Нила и произнес задумчиво:

— А ты переменился. Что-то с тобой произошло на югах.

— С чего ты взял?

— Раньше ты после третьего стакана просил «Битлз» поставить, а теперь начинаешь грузить на тему собственного алкоголизма. Смена алгоритма — Это серьезно.

— Я не про алкоголь… У моей зависимости другое имя.

— Угу, и даже научное, я намедни в одной умной книжке вычитал. Промискуитет называется. Только разве ж это рабство? Это как раз свобода. Сошлись, потрахались, разошлись. Без претензий, без иллюзий, без обид. Красиво это у тебя получается.

— Иди ты!.. — Нил очень конкретно указал рекомендуемый пункт назначения. — Мне что, все это очень нужно?! Все эти сучки похотливые?! — Он сгреб со стола початую бутылку шампанского, глотнул из горлышка, фыркнул и заметил обреченно: — Выдохлось…

Гоша вздохнул и очень тихо спросил:

— Все ждешь? Все надеешься?

— На что надеюсь? Я ведь встретил ее там, был с ней, она простилась со мной навсегда. Это было вчера — а сегодня я уже снова жду…

— Бедняжка! — Гоша явно собирался покрутить пальцем у виска, но передумал и почесал ухо.

— На избавление я надеюсь, вот на что! — Нил вскочил, размахивая руками.