|
Чем дольше я смотрел на его картины, тем сильнее убеждался в том, что Марсель гениален. Те ангелы, которых он себе представлял, оживали на его полотнах и были неописуемо красивы. Как странно, что в чердачной крошечной мастерской живописца я нашел целый сказочный мир. Здесь не было книги колдовства, не было драконьих кладов, но неизменно присутствовали иная сила и другое богатство. Картины Марселя сами по себе были сокровищем, а его тонкие изящные пальцы, усердно трудящиеся над полотном, хоть и не обладали сверхъестественной силой Эдвина, но казались по-настоящему могущественными. Силен тот, кто смог сотворить все это. Я наблюдал за тем, как под кистью Марселя рождается новая картина, и его искусство казалось мне волшебством.
— Знаешь, я умею колдовать, но мне кажется, что на самом деле колдуешь ты, — после долгих безрезультатных попыток заснуть обратился я к Марселю. Ну, вот роковое признание сделано, я назвал себя чуть ли не проклятым, чародеем, но Марсель даже не вздрогнул. Действительно, его чистосердечию нет равных, раз он готов спасти любую заблудшую душу. — Ты не веришь мне? — стал допытываться я, быть может, он считает, что я тоже фантазер и только поэтому не зовет на помощь и не крестится в присутствии последователя злых наук. Марсель смешал какие-то удивительно сочные, блестящие краски на палитре и только после этого бесстрашно признался. — После всего того, что произошло сегодняшней ночью, я бы удивился, если б ты начал отрицать свою причастность ко всем этим колдовским явлениям. — Как ты можешь оставаться таким добрым, ведь я лгун, я не предупредил тебя о том, что сам во всем виноват, когда там, на улице, попросил твоей помощи. — Ты был бы лицемером только в том случае, если б сейчас стал утверждать, что не веришь ни в какое колдовство, считаешь такое явление вообще невозможным. — А ты разве не считаешь его невозможным? — Я видел столько необычных вещей, что оставаться скептиком уже не могу. Каждый мазок ложился на картину так ровно и к месту, будто таким и должно было быть это полотно с самого сотворения мира. Я сел на кровати, подпер голову рукой и стал следить за плавно взмахивающей кистью с таким вниманием, с каким обычно следят за волшебной палочкой, пытаясь выяснить, в чем же секрет удачного трюка. — Я не могу спать, боюсь, что она явится ко мне даже во сне, — объяснил я Марселю, уточнять, кто, не пришлось, мы оба помнили о преследовательнице. — Почему ты не пытаешься расспросить меня о ней и причине, по которой я оказался в таком затруднительном положении? — удивился я. Было странно, что Марсель без всякой боязни приютил у себя аристократа, которого преследуют беды, а сам продолжает работать с отсутствующим видом, и, кажется, мысли его витают где-то далеко-далеко. — У меня вошло в привычку не задавать никаких вопросов полуночным гостям. Если они захотят о чем-то сказать, то сделают это без всякого принуждения. Были бы все такими деликатными, с сожалением вздохнул я, покосился на приоткрытое окно, и беспросветная тьма за ним вызвала у меня какое-то оцепенение, похожее на страх, а вдруг это крылатый воображаемый друг Марселя приучил его к молчаливости. Вдруг этот друг вовсе не воображаемый? Я хотел бы многое рассказать Марселю о своем страшном сне, который сбылся, о поместье и странном наставнике, о том, как начал заниматься колдовством, поссорился с господином всей нечисти, стал актером и каждый вечер дрожал в ожидании того, что обезглавленная дама придет на мой спектакль и займет одно из пустующих мест. Надо было бы спросить, кто покупал билеты на все те места, на которых я ее видел, уж не сам ли златокудрый монсеньер, но ответ я уже знал, скорее всего, каждый раз это оказывались те места, билетов на которые не купил вообще никто. |
