И в отличие от своей бабули и многих других советских людей, Сивый не собирался горевать на руинах некогда могучего государства. Поэтому думал наметить планы на день, когда раздался звонок телефона.

Аппарат стоял прямо на кухне, на расстоянии вытянутой руки от Тамары Семёновны, бабуля взяла трубку.

— Тамара Семёновна слушает, — поставленным голосом сказала старуха в динамик.

Ей что-то ответили, отчего она быстро переменилась в лице. Поднялась, расправляя полы домашнего халата, закивала.

— Да, да… Я все обязательно ему передам то, что вы сказали. Да… придёт, куда же он денется? Да… до свидания. Спасибо, что позвонили.

Бабуля положила трубку и уставилась на внука.

— Боря, это Вениамин Бенедиктович звонил. Говорит, что надо обсудить как издавать твой стих в сборнике. Он похвалил тебя и сказал, что ждёт у себя в приемной. Сегодня в 12.00 назначил.

— Заеду ба, если время будет, — кивнул Сивый, допивая чай, стараясь не глотать чаинки. — Времена сейчас такие пошли, что грешно штаны протирать.

— А ещё Вениамин Бенедиктович сказал, что ты вчера ушёл раньше времени и не стал с ним разговаривать, — старуха прищурилась.

— Дела были, ба. Важные. Вот и ушёл.

— Что может быть важнее твоего издания?

— Ну так-то сборник в кашу вместо масла не добавишь, бабуль.

Сивый поднялся, смахнул со стола хлебные крошки.

— Итить какой, нельзя рукой, денег не будет! — сделала замечание Тамара Семёновна. — Давай я приберусь, а ты к Вениамину Бенедиктовичу отправляйся.

Она грузно поднялась, сняла с крючочка на стене кухонное полотенце.

— Обещай, что сегодня ты обязательно заедешь к нему в приёмную? Понять не могу, откуда ты нахватался таких рассуждений? — вздыхала Тамара Семёновна, смахивая крошки чёрного Бородинского.

— Говорю же, как время будет, никуда Вениамин Бенедиктович не денется, — повторил Сивый свой ответ. — У нас вон сколько по дому делать ещё. Рук не хватит.

Если по чесноку, ехать к Жабе Боря не собирался. Незачем. Идея выпускаться в сборнике не возбуждала, а в сборнике под редакцией Жабы — тем более. И слова про кашу были сказаны не ради красного словца. Ну издаться Сивый, тем более даже не со своим стихом, и что? Хочет Вениамин стих в сборнике выпустить — полный вперёд, но сам Боря для этого ничего не собирался предпринимать. Да и толстую рожу Жабы видеть хотелось едва ли. Мало ли Сивый не сдержится и что тогда — снова на шконку на десять лет? Нет уж, увольте от такого удовольствия. Проходили, знаем.

— Не узнаю тебя, ты так хотел издаться, так мечтал… ой, — она вдруг закатила глаза и схватилась за грудь, опускаясь на стул. — Мне кажется плохо стало. Дай ка мне валерианки, внучок, сердце шалит.

Ещё по прошлой жизни Боря знал, что Бабуля всегда была богиней манипуляций и поэтому все эти приступы не стоило воспринимать всерьёз. Но Сивый слишком любил Тамару Семеновну и давно не видел старуху, потому присел рядом с ней на корточки и взял за руку. Заключил ее ладонь в свои руки.

— Хорошо, съезжу, ба, ты только не переживай по пустякам. Оно того не стоит, вот правда.

— Ой, доведёшь бабку, я ж всем уже про сборник рассказала… так, запоминай адрес приемной, Боренька, мне Вениамин Бенедиктович продиктовал.

* * *

От слова своего Сивый отказываться не собирался. Сказал Тамаре Семеновне, что съездит в приёмную, значит съездит. Адрес, продиктованный бабулей, Боря записал ручкой на руке. Сел на велосипед и покатил в нужном направлении. За неимением навигатора и мобильника, приходилось рассчитывать на свою память, а память у Бориса Дмитриевича была отменной.