Немного в стороне, прислонившись к стене, стоял Потантен. На его лице, лице старого пирата со сломанным носом, отразились испуг и муки, должно быть, испытываемые тем, кто на его глазах подвергался ужасным пыткам. И хотя он понимал, что кошмар, который приходится переносить хозяину, есть единственный шанс для Гийома вновь обрести возможность до конца своих дней нормально передвигаться, с какой радостью он предоставил бы свое собственное тело для подобных испытаний, лишь бы не страдал Тремэн! Пот струился по его лбу, тек по позвоночнику. Он не смел посмотреть в сторону милой старушки Анн-Мари Леусуа, которая возле столика с инструментами, одетая во все белое, напоминала привидение, только руки, обнаженные до запястья, были готовы по первому требованию передать пинцет или ватный тампон, глаза смотрели внимательно и сосредоточенно, но под набухшими веками стояли едва сдерживаемые слезы. Когда последний шов был наложен и аккуратно забинтованные ноги были помещены в специальные лубки в виде шин, к концу которых был прикреплен веревками груз, необходимый для вытягивания и правильного срастания костей, хирург концами веревок закрепил это приспособление к бандажу и, промокнув рукой влажный лоб и снимая халат, объявил, что все окончено.

Добрая старушка, услышав его слова, коротко вздохнула и грациозно распростерлась на полу около столика с инструментами. Потантен заскользил вдоль стены, опершись на которую он простоял все это время, и тоже потерял сознание. Четверо добровольных помощников медленно разгибали затекшие спины, потирая поясницу.

– Скажите Сидони, чтобы принесли рому всем присутствующим, – приказал Аннеброн, стоя на коленях перед мадемуазель Леусуа и пытаясь привести ее в чувство, слегка похлопывая по щекам. – А потом вы поможете мне перенести месье Тремэна в его постель. После этого нас всех ждет вкусный обед! И могу вам сказать, что мы его вполне заслужили, поскольку то, что мы сделали, – это хорошая работа!

– Никогда не видел ничего подобного! – воскликнул Мишель Кантен.– Как вы думаете, он сможет снова ходить?

– Я надеюсь. Возможно, он даже сможет ездить верхом. Тем не менее я думаю, что одна нога у него будет короче другой.

– Хромой? – всхлипнула старушка, постепенно приходя в себя после обморока, – О, мой Бог! Он будет такой…

– Ну, какой? – прервал Пьер Аннеброн, пренебрегая приличиями, изливая свое негодование, что, впрочем, помогло ему освободиться от нервного напряжения.– Трость, мне представляется, все-таки лучше, чем костыли или инвалидное кресло. Он может также выйти из положения с помощью каблука, более высокого на одном ботинке. Нет, в самом деле, в этой семье все всегда чем-нибудь недовольны!

Ничего не отвечая ему, мадемуазель Леусуа подошла, взяла его руку, которую Пьер в этот момент усердно намывал, и запечатлела на ней поцелуй, что растрогало доктора чуть ли не до слез, и он сразу смягчился. – Бедняжка моя, вы так измучились! Вот уже сколько дней вы не отходили от него. Возвращайтесь домой! Эту ночь мы с Сидони подежурим сами. – С вашего позволения, месье, я сам это сделаю, – вмешался Потантен, о котором все забыли. – Я съезжу в поместье и предупрежу мадам Тремэн, что эту ночь проведу у постели месье Гийома. В Тринадцати Ветрах смогут обойтись без меня, а вам нужна помощь…

Действительно, в тот же вечер он вернулся и привез в тележке походную кровать, дорожную сумку со всеми принадлежностями, корзину, полную бутылок шампанского, шахматы и полдюжины томов с «Мемуарами» Сен-Симона.