Так что приходится изображать восторг. Реймонд хлопает в ладоши, как дрессированный тюлень.

На сцену выходит начищенный, лощеный Чендлер. На его коричневой лысине весело мерцают блики от прожекторов.

— Братья и сестры! — начинает Чендлер и бросает в зал свой знаменитый пристальный взгляд, изображает, будто устанавливает личный контакт с каждым из присутствующих и со всей телеаудиторией.

— Братья и сестры! — повторяет он.

Вот и первая ложь. Реймонд ему не брат. Это оскорбление матери Реймонда.

— Прежде всего хочу сказать, что сегодня у нас необычные гости…

Точно, думает Реймонд. Ты и не догадываешься, какие необычные.

— Моя двоюродная бабушка Бренда из Цинциннати и моя племянница малышка Диниша.

Публика в восторге от того, что у Чендлера есть родственники, даже малышка-племянница. Камера их находит. Их лица — на экране. Надо же было Реймонду сесть прямо за ними.

Реймонд опускает голову, руку засовывает за шею — словно хочет ее почесать. Вот опять белый человек должен пригибаться и укрываться — на земле, за которую проливали кровь его предки.

Реймонд оборачивается, оглядывает толпу — тетки на пособии, сутенеры, бездельники — и вдруг замечает какого-то знакомого мальчишку. И соображает: это же тот самый паренек, с которым он разговаривал у дома в Клермонте. Он живет с Винсентом. Как мило! Вся семейка собралась поддержать братца Винсента. А это наверняка мама мальчишки, чопорная дамочка из «Пипл», такая раздавшаяся — вот-вот лопнет, небось даже Винсент не заставил себя ее трахнуть. И с ними мальчишка помладше. У этих людей совести нет — тащат сюда неокрепшие души, а на них сейчас Чендлер как дыхнет.

— Братья и сестры, — говорит Чендлер, — я безмерно счастлив, что сегодня свидетелем всего этого будет ребенок — моя племянница Диниша. Братья и сестры, сколько раз вы думали о том, насколько лучше была бы наша Земля, если бы все мы были свободны и жили в мире и гармонии? Сколько людей умерло за это? Наш брат Мартин Лютер Кинг, наш брат Махатма Ганди. А сколько раз вы жалели, что не знаете, как это сделать, как изменить мир, возвестить царство небесное прямо здесь, на нашей великой зеленой планете?

Царствие нигеров небесное, думает Реймонд. Планета уже полвека как не зеленая. Этот городской, он где был столько времени? И вообще, разве небесам место на телевидении? Вроде американская демократия построена на отделении церкви от государства.

— Сегодня, — говорит Чендлер, — мы познакомимся с людьми, которые бьются за добро на передовой. Эти двое ведут ежедневную борьбу за права мужчин, женщин и детей, которым повезло меньше, чем нам. За тех, у кого нет наших американских свобод, за тех, кто не может, как мы, говорить все, что захочет, и ездить туда, куда захочет.

Какие это американские свободы? Если американцы думают, что они свободны, пусть попробуют нарушить хоть один из антидемократических законов, принятой этой евре-юри-дической системой. Если они считают, что имеют право на собственность, пусть попробуют не платить налоги на эту собственность. Если они думают, что вольны защищать себя в своих собственных домах, пусть попробуют столкнуться лицом к лицу с ФБР и группами силовиков, как пришлось Рэнди Уиверу, Дэвиду Корешу и тем погибшим в Уэйко детям. И вот этот тип, чьих предков доставили сюда на невольничьих кораблях, которыми владели евреи, рассказывает им про американские свободы? О какой это Америке он говорит? О той, в которой белые граждане вроде Реймонда прячутся в сортире, где срет кто ни попадя, а недоноски вроде Чендлера имеют отдельные туалеты, и белый слуга им зады подтирает?

— Сегодня, — говорит Чендлер, — отважный юноша по имени Винсент Нолан покажет нам, что один из способов изменить мир — это сначала изменить свою душу.