Будь это другое шоу — Херальдо или Джерри Спрингера — его бы вырядили в форму штурмовика, которой он никогда не носил. Заставили бы закатать рукава рубашки, чтобы американские мамы-папы из среднего класса полюбовались его татуировками. Но это — «Шоу Чендлера», и если Винсент хочет продать себя в образе менеджера среднего звена, Чендлер с радостью ему поможет. Изменившегося человека — в студию!

— Очень я рад с вами познакомиться, — говорит Винсент. — Я ваш большой поклонник. Смотрел ваши программы тысячу раз.

Вот врет! Неужто кто-то верит, что они встречаются впервые? Кто еще не знает, что Винсент с Чендлером вместе тусовались за сценой, где им — и изысканные закуски, и бесплатное шампанское? Но программу эту, да, Винсент видел тыщу раз, Реймонд свидетель. Винсент смотрел ее с ним и с другими парнями, обзывал Чендлера по-всякому, разглагольствовал о том, как этот черномазый с помощью евреев разваливает страну.

— Спасибо-спасибо, — говорит Чендлер. — Я тоже рад познакомиться.

Чендлер отвлекается от зала и прилипает к Винсенту — все видят, что у Винсента чуть ли не стояк от тепла, которое изливает на него Чендлер. У Винсента даже щеки разрумянились. Телезрителям-то заметно, как белый человек краснеет? А им известно, что только у людей белой расы кровь приливает к лицу, что доказывает, что только у белой расы есть совесть? Но почему это Винсент краснеет? Потому, что смотрит в глаза негру? Еще мгновение, и они повалятся на пол, начнут друг у друга сосать.

— Садитесь в кресло, — предлагает Чендлер.

В мое кресло, думает Реймонд.

Винсент садится, не забыв слегка поддернуть брюки так уверенно, будто он это всю жизнь делал. Чендлер тоже садится, тоже не забывает поддернуть брюки. Где они этому учатся? Да и кто мог подумать, что Винсент станет таким примерным учеником? Реймонд помнит, каким он был хулиганом в школе. Его бедная мать не вылезала из кабинета директора.

Чендлер садится в кресло и разворачивается к Маслоу и Винсенту, которые сидят рядом — захотят, могут за руки держаться.

— Как это замечательно, — говорит Чендлер, — видеть вас вместе. Не просто вместе, а… Посмотришь на вас, и сразу видно, с какой любовью и уважением вы друг к другу относитесь. Знаете… — Чендлер ведет себя так, будто не с суфлера читает, а импровизирует. — Я уверен, наши зрители очень хотят узнать, как вы познакомились. Кто-нибудь из вас может рассказать, что он тогда думал и чувствовал?

— Странная история, но в тот день, когда к нам в офис пришел Винсент, мы с коллегами думали о том, как внести новую струю, — говорит Мейер Маслоу. — Как это ни печально, Чендлер, нас хоть и знают во всем мире, благодаря тем беженцам и диссидентам, которых мы помогали освободить…

— Прошу прощения, мистер Маслоу, — говорит Чендлер. — Давайте посмотрим на эти лица.

На экране — фотографии юношей и стариков, мужчин, женщин, целых семей, все радостно улыбаются, и зубы у них идеальные — у Реймонда нет денег на такие для своих детей.

— Расскажите нам, кто это, — просит Чендлер.

Маслоу отвечает без заминки:

— Это диссиденты, которых мы освободили из тюрем в странах коммунистического блока. Боснийцы, сербы, косовары, узники совести, которые осмеливались критиковать свои правительства. Эти люди устраивали голодовки, и мы практически спасли их от смерти.

Перед Реймондом мелькают их лица, а он, наверное, единственный из собравшихся, кто понимает, что это еще одна хитрая уловка, цель которой — потуже набить карманы голливудского ребе. Да можно чьи угодно фото показывать и говорить, что это беженцы.