Пока добрался до пузырьков с таблетками и до конверта с деньгами, весь вспотел и должен повторить про себя практичную формулу, выученную на курсе по обузданию гнева: расслабься. Будь спокоен. Не усложняй. Пластиковые бутылочки приятны на ощупь. Флакончики безмятежности. Викодина и ксанакса должно хватить ему на пару месяцев, если строгий мистер Сверх-я будет держать его в рамках.

Затем он пересчитывает полторы тысячи долларов — конечный продукт семидесяти порций экса. Не билет на Бали, не совсем золотой парашют, который обеспечит ему мягкое приземление.

Нолан вкладывает деньги в «Путь воина» и засовывает все обратно в сумку. Вероятно, будет в сохранности. Бонни наверняка воспитала детишек так, чтобы не рылись в чужих вещах. И все же не стоит искушать судьбу, оставлять сумку посередине комнаты. Он вытаскивает кое-что из-под кровати, чтобы освободить место для сумки. Компьютерные клавиатуры, принтеры. Он сваливает их в углу. Ну и неряхи.

В одном конверте оказывается пачка старых налоговых деклараций. Сверху лежит форма 1040: за 1992 год доктор Джоэл Кейлен, врач-терапевт, заработал медицинской практикой 116 тысяч, и Бонни Кейлен, администратор музея, — более скромные 22 тысячи. Что делал Нолан в том году? Кажется, стелил ковры. Зарабатывал примерно столько, сколько Бонни. Этот арифметический пустяк объединяет его с Бонни против денежного доктора Джоэла. Ну и что, что Нолан кое-как существовал на свои двадцать две тысячи, а Бонни тратила эти бешеные деньги на разные модные штучки?

Нет смысла смотреть остальные декларации. Все химичат с налогами. И всем это сходит с рук, кроме невезучих дураков вроде его отца. Нолан убирает конверт — жаль, что Бонни не оценит его деликатности.

Он находит коробку с конвертами из фотолаборатории и позволяет себе секунду помечтать о том, что нападет на клад: фотографии голой Бонни, сделанные доктором Джоэлом. Это будет доказательством, что Бог есть и Он любит Нолана. Можно было бы подрочить и на боковую. Но, зная Бонни, вряд ли существуют такие снимки.

Первая серия фотографий — он сразу догадывается — с бар мицвы старшего сына. Нолан вспоминает дискуссию между Реймондом и каким-то тупым скинхедом, доказывавшим, что евреев обрезают в тринадцать лет, прилюдно, на бар мицве. Реймонд-эксперт сказал: нет. Их обрезает раввин сразу после рождения, а потом высушивает крайнюю плоть и делает порошок для пожилых евреев, чтобы подсыпали христианским девушкам в напитки, и те им давали.

На снимках все ухоженные и сияют. На Бонни синий костюм с золотыми пуговицами. Высокий мужчина, обнявший ее одной рукой, — должно быть, доктор Джоэл. Как ошибаются карикатуристы ДАС, изображая на своих шаблонных картинках горбатого, крючконосого, вислогубого тролля с мешком денег за плечами. Еврея вот какого надо иметь на заметке: лощеного великовозрастного парня типа Майклов Айснеров, Стивенов Спилбергов, бывших школьных спортсменов, как доктор Джоэл — избранное племя, с колыбели предназначенное для денежной профессии. Так, по крайней мере, думал прежний Нолан. Новый Нолан говорит себе: за большим носом и модным костюмом увидь человека, который любит свою жену и детей в этот торжественный день. Или хотя бы старается. Похоже, как раз в это время доктор Виноватый навострил лыжи.

На некоторых снимках старшие родственники — деды и бабки, полагает Нолан, — сторонятся грубых объятий младшего поколения. На большинстве снимков Бонни, доктор и младший ребенок улыбаются как ненормальные, а новый юбиляр норовит стоять подальше, насколько позволяют рамки кадра.

Следующая серия снимков — та же конфигурация: Мама Медведь, Папа Медведь, Сын Медвежонок, кислый Старший Медвежонок в сторонке, все щурятся в объектив, стараясь выглядеть непринужденно на какой-то пристани в окружении морских туристских причиндалов.