Конечно, он прыгнул туда и выловил ее, беспрестанно извиняясь, — и потому, что в самом деле сожалел, и потому, что, если бы она подала в суд, могли получиться большие неприятности. Он был рад, что она не утонула. Так он и написал ей в тот же вечер в письме. У него было тяжелое лето. Врач подозревает, что у него аллергия на химикаты против зеленых водорослей, и поэтому он иногда ведет себя неадекватно около бассейнов. Это была единственная ложь. Если бы она перестала кричать на него пятью минутами раньше. Ему самому не верилось, что он превратился в человека, способного бросить пожилую женщину в бассейн. Он был рад, что «Скип» уволила его — заслуженно.

После двух тягостных недель миссис Браунер согласилась не подавать в суд, если Нолан проведет двадцать часов на терапевтических занятиях по обузданию гнева.

Бонни и Маслоу глядят на него.

Нолан улыбнулся. Ладно. Пора.

— И я хочу помочь вам, — говорит он. — Я подумал… — Глубокий вдох. Досчитать до десяти. — Я хочу помочь вам, люди, спасать таких людей, как я, чтобы они не стали такими людьми, как я.

Нолан не может удержаться от улыбки. Не сбился! Он репетировал эту фразу, декламировал про себя, чтобы уснуть после особенно бурного вечера. Я хочу помочь вам, люди, спасать таких людей, как я, чтобы они не стали такими людьми, как я. Вот собака, язык сломаешь. Но он совладал. И правда, так думал. Думает.

Но что он на самом деле имеет в виду? Спасать людей, которым негде приткнуться, от того, чтобы стали такими людьми, которые молчат в тряпочку и поддакивают тупым рассуждениям Реймонда в обмен на бугристый диван в общей комнате? И правда, захочешь спасти ребят от того, чтобы стали такими.

В атмосфере легкое дрожание, как будто включился термостат. Маслоу и Бонни обмениваются долгими взглядами. Что бы их взгляды ни означали, Нолану — еще десять очков. Маслоу постукивает кончиками пальцев друг о друга, этим жестом напоминая Нолану католического священника.

— Я знаю, как думают эти люди, — говорит Нолан. — Знаю, как они пришли к тому, к чему пришли. И знаю, как их повернуть.

Маслоу говорит:

— Винсент. Если разрешите так к вам обращаться… Помогите нам понять. Вы провели два года в группе яростных ненавистников, каких еще поискать в нашей стране, и теперь хотите работать в Вахте всемирного братства?

— Коротко говоря, так, — отвечает Нолан.

— Понимаю, — говорит Маслоу. — То есть, по сути, коренная душевная перемена?

Душевная перемена. Нолану годится. Так оно и есть. Пересадка сердца — новое свиное вместо твоего испорченного; полная замена крови, какую тебе устраивают в Трансильвании, на родине Маслоу.

— Коренная перемена. — подтверждает Нолан. — Верно.

— Обращение, так сказать, — говорит Маслоу.

— Точно.

— А как вы на нас вышли?

— Через ваш сайт. Я говорю…

Маслоу посылает Бонни сигнал: «Видишь, что может дать Интернет?» Так, давайте немного углубимся.

— Но, наверное, что-то вас подтолкнуло?

— Это правда. Подтолкнуло, сэр. — Нолан в жизни никого не называл сэром. Словно провинциальный остолоп Элвис.

Маслу говорит:

— Винсент, Бонни, присядьте, пожалуйста.

Бонни опускается в ближайшее кресло. Нолан занимает другое — и хоп, он снова в кабинете директора школы, куда не раз был вызываем с матерью. Мама всегда выгораживала Нолана, объясняла, что, может быть, он это от скуки, и старалась не замечать, как искрят ненавистью глаза директора.