Завалиться на пару дней в сырой землянке на любимом камне и хорошенько проспаться — самое то.

Кан шагал, как всегда, молча. Белые, как первый снег, зубы стиснуты и губы сжаты в плотную линию. Лишь резцы немного торчали из-под верхней губы, почти как у волка.

Но новый хозяин леса не был волком. Он был человеком.

До той поры, пока его не стали бояться даже волки…

Слух уловил дальний приглушённый шум борьбы. На периферии зрения мелькнула смазанная картина возни в кустах. Стоило повернуться и приглядеться сквозь листву, как узрел кровавую битву Бурого медведя с диким кабаном. Бились на смерть — медведь оголодал по весне, а кабан защищал потомство.

Медведь когтистой лапой подранил кабана, тот ярился, стараясь подцепить на клыки или пнуть копытом. Но больше рычал, фыркал, истекая кровью и теряя силы с каждым мгновением. А косолапый близко не подходил, ждал момента, когда добыча совсем ослабеет, чтобы вторым мощным ударом довершить битву и вдоволь полакомится ещё живым тёплым мясом.

Зима была лютой, долгой. Звери проснулись отощавшими, готовыми драться с кем угодно за любую пищу, чтобы набраться сил. Слабые не долго не живут.

Хозяин леса выхватил из-за пояса широкий охотничий нож, затаился за деревом, ожидая развязки — он за зиму потерял сил не меньше, тоже надо восстанавливать.

Медведь, тем временем, молниеносно метнулся к кабанчику — те, кто думают, что медведь неповоротлив и неуклюж, нередко оказываются мертвы. Косолапый быстро настиг жертву и мощной пятерней со смертоносными когтями легко разорвал толстую кожу до кости. Следующим ударом медведь буквально вдавил вепря в землю.

На спине кабана остались глубокие раны, жилы и кости торчали наружу. Кабан захрипел, попытался отползти, оставляя на земле кровавую полосу, но лишь больше разъярил медведя. Запах внутренностей и крови пропитал окрестности, вызвав неподдельный интерес хищников по всей округе. Но как только чуяли рядом с добычей запах медведя, спешили прочь, поджав хвосты. С мохнатым хозяином леса мало кто брался сражаться… Бывшим хозяином.

У того, кого когда-то звали «человеком», было своё мнение.

Нож послушно лёг в ладонь. Бывший человек, уже не таясь, вышел на полянку, где происходила битва. Вышел, чтобы принять полноправное участие.

Медведь лениво повернулся: «Кто там такой смелый?» Пасть угрожающе оскалилась, тяжёлые жёлтые капли упали с клыков, и оглушающий рык прокатился по поляне. Трёхсоткилограммовая туша поднялась вертикально, раскинув передние лапы. Защищает добычу.

Лесной человек недобро усмехнулся, расправляя плечи. Глаза налились кровью, свирепел, разгоняя кровь по жилам быстрее, заставляя сердце биться в состоянии «охотника».

— Ты охотился на моей территории!

Голос истинного хозяина леса прокатился по поляне густой и мощный, полный уверенности и скрытой силы. Голос повелителя. Не подлого охотника с двуствольным ружьём и запасом патронов, а равного по силе медведю… Зверя!

Медведь замахал перед собой передними лапами с когтями — каждый, как скальпель хирурга. С оскаленной пасти продолжала капать слюна. Уже приготовился есть, а тут такая досада… Но ничего, он голодный, может съесть и этого двуногого. Он ведь грозиться отобрать добычу. Закон тайги суров: кто пытается лишить добычи — сам становиться добычей. Двуногого на поляну не звали. Сам пришёл. Мясо лишним не будет.

Глаза зверочеловека блеснули, нижняя челюсть выдвинулась, обнажая зубы, если и поменьше медвежьих, то никак не уступающие по остроте. То, что раньше было резцами, стало клыками. Бывший человек медленно пошёл навстречу медведю, раздвигая массивные, как скалы, плечи. Руки напряглись, под кожей обрисовались бугры, переместились к спине, под старую одежду, что когда-то была шкурой волку-одиночке, спустились к ногам.