Здание действительно выглядело безлюдным, хотя Лукас утверждал шепотом, что оно никогда не бывает пустым. Я с тоской смотрела через окна на улицу, на теплый летний вечер. Как жаль, что я не могу немного пройтись, чтобы получше узнать 1956 год. Лукас заметил мой взгляд и сказал с улыбкой:

— Поверь, я бы тоже предпочел выкурить не спеша сигаретку, но у нас много дел.

— С курением тебе надо заканчивать, дедушка. Это так вредно для здоровья. И, пожалуйста, сбрей эти усы. Они тебе абсолютно не идут.

— Тс-с-с-с, — шепнул Лукас. — Если кто-нибудь услышит, что ты называешь меня дедушкой, нам будет очень сложно объясниться.

Но мы никого не встретили, а когда через пару минут зашли в Зал Дракона, в окна над садами и стенами можно было еще увидеть отблески заходящего солнца в Темзе. И в мое время Зал Дракона выглядел очень нарядно — величественные пропорции, глубокие оконные ниши и искусные, разрисованные резные панели из дерева, и я, как всегда, запрокинула голову, чтобы полюбоваться громадным резным драконом, расположившимся на потолке между гигантскими люстрами и выглядевшим так, как будто в любой момент он может взлететь.

Лукас закрыл дверь на задвижку. Он нервничал больше меня, у него дрожали руки, когда он доставал хронограф из ларца и ставил его на стол посередине зала.

— Когда я проделывал то же самое с Люси и Полом, это было шикарное приключение. Мы получили настоящее удовольствие, — сказал он.

Я вспомнила Люси и Пола и кивнула. Хотя я их видела только один раз у леди Тилни, я могла себе хорошо представить, что имел в виду мой дедушка. Глупо было только то, что в то же мгновения я вспомнила Гидеона. Его удовольствие от наших путешествий было тоже притворством? Или только та часть, которая касалось любви? Я быстренько заставила себя вспомнить японский нож и что именно я сейчас собиралась с ним сделать. И — ты смотри — мне удалось отвлечься. Во всяком случае, я не заплакала.

Дедушка вытер ладони о брюки.

— Я начинаю чувствовать себя слишком старым для такого рода приключений, — сказал он.

Я перевела взгляд на хронограф. Для меня он выглядел точно так же, как тот, с помощью которого меня отправили сюда, сложный механизм с кучей клапанов, рычажков, выдвижных ящичков, шестеренок и кнопок, щедро украшенный миниатюрами.

— Не бойся возразить мне, — сказал Лукас слегка обиженно. — Что-нибудь вроде: Да ты еще слишком молод, чтобы чувствовать себя старым!

— О! Да, конечно, ты еще слишком молод. Правда, усы старят тебя лет на десять.

— Ариста говорит: внушительно и серьезно.

Я ограничилась тем, что многозначительно подняла бровь, а мой молодой дедушка нагнулся над хронографом и проворчал:

— Смотри внимательно. С помощью этих десяти шестеренок выставляется год. И перед тем, как ты спросишь, зачем так много, скажу, что год задается римскими цифрами — я надеюсь, ты владеешь ими.

— Думаю, да. — Я достала из сумки блокнот и карандаш. Я ни за что не запомнила бы всё это, если не запишу.

— При помощи этой ты настраиваешь месяц. — Он показал на следующую шестеренку. — Но внимание! По какой-то причине здесь — и только здесь! — пользуются старой кельтской системой календаря: единица означает ноябрь, а октябрь фигурирует соответственно под числом двенадцать.

Я закатила глаза. Типично для Хранителей! Я уже давно предполагала, что они простые вещи шифруют только для того, чтобы подчеркнуть собственную важность. Но я стиснула зубы и минут через двадцать заметила, что ничего дьявольского тут нет, если знаешь, как устроена система.