Изменить размер шрифта - +
 – Трент сделал паузу. – Ты знаешь, я ненавижу мазил куда больше, чем лазерные лучи. Тебе должно быть известно, что пули имеют склонность, – он взмахнул рукой, как бы намечая траекторию, – рикошетировать.

Джимми удивленно посмотрел на Трента. Он редко выходил из себя, но на этот раз на его лице читалось нескрываемое раздражение.

– Если бы я вовремя не появился, быть бы тебе покойником! – воскликнул латинос.

– Тогда было бы только два трупа. Я и Макут, а она осталась бы жива.

Трент медленно поднялся. На обжигающую боль, перечеркнувшую спину от плеча до пояса, старался не обращать внимания, направился к выходу с кухни. Миновал зал и вышел на улицу.

Джимми последовал за ним. На тротуаре он молча подозвал двух вооруженных Драконов, дежуривших у входа в «У Макги».

– Эй, ребята! Проводите его до дома. Оружие на изготовку!

Те приблизились, встали позади Трента. Джимми неожиданно вернулся в ресторан, подошел к лекарю, склонившемуся над телом девушки.

Старина Родриго с удивлением поднял глаза на Джимми. Родригес взглянул на изуродованный труп девушки и, не выдержав, отвернулся. На теле различались три глубоких лазерных разреза, но это были пустяки по сравнению с выпущенной в живот автоматной очередью, ставшей причиной смерти.

– Родриго, у кого из Макутов был автомат? – спросил Джимми.

Старина Родриго пожал плечами. Ответил с лонгайлендским акцентом, к которому Джимми с детства относился с некоторым подозрением – парни с острова всегда такие ломаки.

– Макуты? Ты же знаешь, они используют исключительно импульсные пукалки. Лазеры, мазеры, все такое прочее.

Джимми сглотнул:

– Выходит, это я ее?

– Ты был первым, а так, кто знает? Работать следует с осторожностью, – осуждающе ответил старина Родриго. – Неужели тебе не известно, что пули имеют склонность рассеиваться?

 

Мила и проповедник Энди сидели на крыльце дома священника. Следующая дверь вела в храм Эриса. Оба были тепло одеты – дни стояли морозные – и наблюдали, как солнце садится в облачную завесь на востоке.

– Я в самом деле не помню, – рассказывала Мила, – как началась Большая Беда. Никто из нас толком ничего не помнит. Не потому, что с памятью стало плохо, просто никто не ожидал, что такое может случиться. Все смешалось, потом никак... – она неопределенно повертела рукой в воздухе, – не распутать. Знаю только, что вышла на улицу, когда это случилось. Потом телепаты закричали... – Она сделала паузу и с тем же недоумением объяснила: – Я не помню – на самом деле закричали или мысленно, только у меня в голове что-то вдруг сломалось. Затем услышала страшный грохот и увидела грибообразное облако, встающее под облака. – Она встряхнула головой. – Большинство моих сверстников тут же свихнулись, а большинство свихнувшихся померли. Дети поменьше легче перенесли головную боль, но вот что вышло – дети выжили, а родители погибли. Вот так мы, из старших классов, сразу перестали быть детьми. Пришлось позаботиться о малышах.

– Стали няньками?

Мила искоса взглянула на проповедника – зачем спрашивает? Может, посмеивается? Вроде нет.

– Ну и стала. Мне нравится возиться с малышами, особенно с теми, кто пережил такое. Если рассказать, как нам было трудно... – Она помолчала. – Об этом не расскажешь. Одним словом, все, кто находился рядом со мной, выжили. Потом, правда, разбрелись.

Проповедник вздохнул:

– Я желал бы помочь тебе, родная. Быть рядом.

Он тоже не сразу продолжил рассказ – сначала долго смотрел на тусклое, на глазах скрадываемое облаками светило.

Быстрый переход