— Думаю, что правда на его стороне, мадам.

Королева сложила веер и теперь похлопывала им по ладони.

— Конечно, я и не ожидала от вас иного ответа. После того, что произошло с вашей семьей во время этой бойни. Если Генриху удастся закрепить за собой корону Франции, брак вашей воспитанницы принесет Харкортам почести и деньги. Верно?

Понимая, что этот вопрос ответа не требует, Гарет только кивнул.

— Я еще не знаю, принесет ли Англии благо воцарение Генриха Наваррского на французском престоле, — задумчиво сказала Елизавета. — Впрочем, хорошие отношения с французским двором никогда не помешают.

— Для меня на первом месте всегда была верность и преданность моей королеве.

Елизавета довольно кивнула:

— Я люблю, когда мои люди проявляют честолюбие, лорд Харкорт. Честолюбие и жажда власти — надежные помощники в достижении целей. — Она улыбнулась, и Харкорт снова заметил странный блеск в ее глазах. — Честолюбие и жажда власти — очень удобные ниточки, за которые легко дергать… — Внезапно она повернулась, собираясь удалиться на покой. — Доброй ночи, милорд.

— Надеюсь, ваше величество будет спать хорошо. — раскланялся Гарет и не поднимал головы, пока королева не удалилась в свои личные покои. Потом с невольным вздохом облегчения покинул зал. Он прошел не более половины длинного коридора, когда впереди распахнулась дверь.

Ему преградила путь леди Мэри Эбернети. Она остановилась как раз под лампой, укрепленной в нише в стене, и первая пришедшая Гарету мысль была о том, что его невеста занемогла или чем-то смертельно напугана, а возможно, получила какое-то ужасное известие Лицо ее, белое, без кровинки, было похоже на безжизненную маску, а глаза, глубоко запавшие, смотрели пристально в одну точку. Она стояла совершенно неподвижно и глядела на него, будто он был чудовищем из преисподней.

— Мэри? — сказал он останавливаясь. — В чем дело? Что случилось?

— Мне надо поговорить с вами наедине, сэр. — Голос ее звучал глухо.

Она отступила в маленькую комнатку, где, по-видимому, ожидала его появления. Изумленный и встревоженный, Гарет последовал за ней.

— Что случилось? — повторил он, наклоняясь подкрутить фитиль в стоявшей на маленьком столике лампе, потом высоко поднял ее, чтобы осветить комнату лучше и разглядеть Мэри. И сказал с беспокойством: — Вы выглядите больной, Мэри.

— Я… я… мне дурно, — сказала она тем же безжизненным голосом. — Вы… у вас… плотская связь с этой девушкой. — И тут ее голос обрел силу: — Она вовсе не ваша воспитанница! Вы завели позорную интрижку под собственным кровом… с… с кем? Кто она?

Гарет осторожно поставил лампу на стол. Он понятия не имел, как Мэри стало известно о его связи с Мирандой, но теперь, глядя в лицо своей нареченной, испытал облегчение. Облегчение, какое, вероятно, испытывает только что исповедавшийся грешник. И потому он обдумывал ответ с рассчитанным цинизмом.

— Кто она? — повторила Мэри. Теперь на ее высоких скулах рдели два алых пятна, подчеркивая бледность кожи. Глаза ее горели праведным гневом. — Вы привезли ее в свой дом, чтобы сделать любовницей?

Гарет подумал, что лучше всего сказать ей правду:

— Нет, вначале я просто встретил Миранду в труппе бродячих комедиантов.

— Бродяжка! И вне всякого сомнения, воровка. И вы вступили в преступную плотскую связь с подзаборной потаскушкой в своем собственном доме?! — Мэри задыхалась от я роста.

— Миранда не потаскушка, Мэри, — спокойно возразил Гарет.

Он был изумлен силой ее страсти. Женщина, никогда не терявшая головы, ни при каких обстоятельствах не показывавшая своих чувств, никогда не сказавшая и не сделавшая ничего, не взвесив предварительно последствий, набросилась на него с яростью мегеры:

— И вы готовы защищать это презренное создание? Готовы ради нее оскорблять свою сестру и меня? Готовы пожертвовать ради нее своей честью? — Голос ее сорвался, но когда Гарет попытался заговорить, она властно подняла руку.