Это было и без того очевидно.

– Всякий раз, когда я вижу вас, господин первый консул, вы становитесь все лучшего о себе мнения, – заметил я.

– Да, это порой даже меня удивляет. – Бонапарт огляделся по сторонам. – Я не тороплю свои амбиции, просто они идут в ногу с обстоятельствами. Чувствую, будто меня влечет к цели некая неведомая сила. Вся жизнь – это сцена, остается установить декорации и разыграть все, как предсказывали оракулы.

Я вспомнил, как он рассказывал мне о своих видениях, которые посетили его в великой пирамиде, о предсказании легендарного гнома по прозвищу Маленький Красный Человечек.

– Вы все еще верите в судьбу? – поинтересовался я.

– А как еще объяснить то, кем я стал? В военном училище смеялись над моим корсиканским акцентом – а теперь мы дорабатываем Кодекс Наполеона, где будут переписаны законы Франции. Я начинал, не имея гроша в кармане, даже форму не на что было купить, – а теперь коллекционирую дворцы. А чем еще, как не судьбой, объяснить, что у такого, как вы, американца, больше жизней, чем у кошки? Жандарм Фуше[3] был прав, не доверяя вам, поскольку вы отличаетесь просто необъяснимой живучестью. А я был прав, что не доверял Фуше. Полиция изобретает больше лжи, вместо того чтобы доискиваться до правды!

Я знал, что министр полиции, арестовавший меня год тому назад, был смещен со своей должности и стал просто сенатором, как сэр Сидней Смит, скатившийся с должности военачальника на Ближнем Востоке. Теперь Фуше затерялся затем где-то в дебрях британского парламента. Помню, что, узнав об этих двух событиях, я испытал облегчение: законодатели часто ошибаются, зато редко лично засаживают тебя за решетку.

– Хотите узнать, какое впечатление произвело на меня Средиземноморье? – спросил я.

Бонапарт налил себе кофе и взял булочку, так и не предложив мне ничего.

– О Средиземноморье забудьте, – сказал он мне. – Ваша молодая нация отвлекает пиратов Триполи, ввязавшись с ними в маленькую войну. Меня же подталкивают к большой войне с вероломными британцами. Они отказываются отдать Мальту, как было обещано в Амьенском договоре[4].

– Но и Франция тоже не сдержала своих обещаний.

Эту мою ремарку консул проигнорировал.

– Британия, Гейдж, это зло. Нет на свете более миролюбивого человека, чем я. Я – генерал и видел ужасы войны. Однако эти лобстеры послали целых трех наемных убийц, чтобы разделаться со мной, и наводнили Европу шпионами, услуги которых оплачиваются британским золотом. Мало того, они задумали прибрать к рукам всю Северную Америку. И наши две страны, Америка и Франция, должны объединиться против них. Я согласился принять вас, чтобы обсудить вопрос с Луизианой.

Впечатление об этой огромной территории у меня сложилось неблагоприятное – скверный климат, полно жирных черных мух… Но я знал, что Томас Джефферсон не прочь завладеть этими землями, по площади в несколько раз превышающими территорию Франции. Американские переговорщики надеялись выкупить Новый Орлеан – это открыло бы им торговые пути к Мексиканскому заливу. Я же решил предложить более крупную сделку.

– Надеюсь, две наши страны как-нибудь договорятся о разделе этих просторов, – заметил я. – Просто у меня сложилось впечатление, что вы собираетесь послать туда армию и создать свою империю.

– У меня была армия, ровно до тех пор, пока в Доминикане не разразилась желтая лихорадка. К тому же мой зять генерал Шарль Леклерк сделал мою сестру Полину вдовой.

Бонапарт жевал булочку и не сводил с меня глаз. Уверен, ему было известно, что я переспал с его сестрой, помогая готовить еще один договор в Морфонтене. Инициатором этой кратковременной связи была она, а не я, но я дорого заплатил за удовольствие – вынужден был отправиться во временную ссылку на американскую границу.